Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Нина Иосифовна терпеливо и внимательно слушала монолог старшего участкового, время от времени посматривая то на инструкцию, то на бланки актов об установлении химловушек. А Паромов между тем продолжил:
— Если позволите, то должен вам напомнить и сказать, что химические ловушки и в здании прокуратуры установлены. Правда, иного вида. Днища и задние стенки служебных сейфов специальным средством обработаны. Верно?
— Знаю. — Не удержалась от улыбки заместитель прокурора. — Не раз одежду свою пачкала и потом долго отстирать не могла. Ваши расчудесные эксперты-криминалисты ничего толковей придумать не могут, как смесью солидола и родамина вещи портить!
— От бедности нашей. — Повеселел Паромов. — Были бы средства… — наши специалисты-криминалисты все бы опутали видиокамерами и лазерными датчиками-перехватчиками. Им только дай
— Вам всем только дай волю! — пресекла разглагольствования участкового Нина Иосифовна. — Ты вот только минуту назад стоял с понурой головой, а теперь и голову не только приподнял, но и чуть нос не задираешь… И уходишь, увиливаешь от заданного вопроса в сторону, переведя разговор на криминалистов. Не рано ли? Ты мне ответь, что заставило тебя установить химловушку в кабинете директора детского садика? — Она сделала ударение на слове «детского». — Неужели детишек, чуть ли не грудного возраста, опасались? Или еще что-то? Только без милицейской «лапши», в том числе и самой длинной — индийской. Как на духу. Не укрыл ли ты какого-нибудь преступления там, чтобы не портить статистику, и отделался не розыском виновных лиц, а установкой этой злополучной химловушки.
— Обижаете, Нина Иосифовна! Это когда же я вас обманывал.
— Возможно, не врал, но и правды не говорил, — пресекла она дальнейшие оправдания старшего участкового. — Было, было… — заметила строго. — Продолжай по существу дела. Достаточно тут турусы словесные разводить.
— Если позволите, — гнул свою линию Паромов, — то между недоговоренностью чего-то и ложью большая разница. Я иногда, конечно, мог что-то и не договаривать, умолчать, сохранить, так сказать, в себе какую-то информацию, но только не врать. Ни вам, ни кому иному. Не приучен с детства…
Нина Иосифовна нетерпеливо махнула рукой. Мол, кончай пустой треп, дело говори.
— В садике никакого преступления не совершалось. Однако в последнее время стали происходить мелкие хищения, причем, только в кабинете директрисы. То ее старые сапоги пропали, то десять рублей общественных денег из ящика стола, то расческа, то зеркальце… Словом, мелочевка.
Директриса, Наталья Леонидовна, собирала коллектив, беседовала, призывала к совести. Никто не признался. Я разъяснял ответственность за хищение. Не действовало. Вот в целях профилактики и установил ловушку. В служебном серванте, на верхней полке, в укромном месте. Этот злополучный кошелек надо было искать полчаса, чтобы обнаружить. А Сатарова в чужом кабинете вдруг ни с того, ни с сего находит его и тихонечко так, тайком открывает… Уж такая она любопытная, ну непременно надо ей заглянуть внутрь! — Паромов сделал небольшую паузу. — Мне, конечно, ее жаль. Честное слово, жаль. Но, как говорит русская пословица, кто что ищет, тот и находит! Так что, Нина Иосифовна, я за собой никакой вины не чувствую. Действовал в рамках закона.
— Ладно, — подвела итог беседы заместитель прокурора. — Если дело обстояло так, как ты тут поведал, то, может, с тобой все и обойдется. Поручу проведение проверки по данной жалобе помощнику прокурора Лопаткиной Ирине Николаевне. Надеюсь, вы знакомы?
Паромов не раз видел в прокуратуре молодого помощника прокурора Ирину Николаевну. Она была молода, красива и еще не обременена супружескими обязанностями. Больше всего Паромову нравились ее светлые волосы, крупными локонами спадавшие на плечи. И большие, слегка насмешливые глаза.
— Немножко. Знаем друг друга в лицо… здороваемся при встречах…
— Вот и хорошо, познакомитесь поближе. Будем считать, что с тобой разобрались. А что с Сидоровым прикажите делать? На, прочти! — Она подала двойной тетрадочный лист бумаги, заполненный корявым, прыгающим почерком. — Если изложенные факты найдут подтверждение, то Сидоров может не только с работой распрощаться, но и со свободой тоже. Тут, по-видимому, не обойдется словесным внушением и простой служебной проверкой. Дело пахнет возбуждением уголовного преследования, как не прискорбно. Ты знаешь, что я не люблю «бить» милицию по всяким пустякам, будь то Сидоров или Паромов… Но и беспредела не потерплю! Никогда! Совесть не позволит.
Ее голос вновь стал наливаться металлом.
Между тем Паромов разбирал закорючки Галкиной Прасковьи Федотовны, той самой кошатницы и сабочатницы, от которой не было житья жильцам дома девять по улице Резиновой.
«Уважаемый прокурор, — писала своими каракулями Галкина, — у нас на поселке творится форменное безобразие со стороны участковых инспекторов милиции. Например, участковый Сидоров Владимир Иванович (у меня имеется его визитка, которую я приобщаю к жалобе) вчера был пьян и с какими-то подозрительными лицами, один из которых на мое требование представился прокурором, а второй — врачом из психушки, выбили дверь в моей квартире и ворвались в квартиру. Меня насильно усадили в кресло, а сами стали гоняться за Петькой, Васькой, Кузьмой, Машкой, Дашкой, Мишкой и другими жильцами моей квартиры, угрожая им смертоубийством. Они поймали, связали и запихнули в мешки Машку, Дашку, Мишку. Бедные Петька, Васька и Кузька, убегая от пьяного участкового, выпрыгнули в окно со второго этажа. А пьяный Сидоров стрелял из ружья в Кузьму и говорил, что он его все равно убьет. Я пыталась встать на защиту своих квартирантов, но меня отталкивали и насильно удерживали в кресле. Потом они увезли в неизвестном направлении связанных Машку, Дашку, Мишку, и те до настоящего времени домой не вернулись. Я опасаюсь, что участковый Сидоров их всех поубивал где-нибудь в лесу. Я прошу вас, уважаемый прокурор, принять меры к Сидорову Владимиру Иванович по всей строгости советских законов за его пьянство, жестокость и смертоубийство».
— Ну, что скажешь на это? — произнесла жестко Нина Иосифовна, заметив, что Паромов окончил чтение жалобы. — Только убийства, совершенного работниками милиции, нам для полного счастья не хватало. Да тут, даже если подтвердится только десятая часть сказанного, суда не миновать.
Но тут она заметила на лице старшего участкового ухмылку.
— Ты это чему радуешься? Что товарища посадят? — Голос заместителя прокурора звенел от негодования.
— Нина Иосифовна! — не стал молчать Паромов. — Вообще-то я улыбнулся не от радости, а от того, что так ловко все преподнесено старой каргой… И участковый пьян… И его друзья представляются прокурором и психиатром… И незаконное вторжение в жилище добропорядочного и законопослушного гражданина… И незаконное задержание… И незаконное лишение свободы… И похищение… И превышение должностных полномочий… И, наконец, подозрение на убийство и покушение на убийство. Целый букет преступлений. Только самой малости не сказано, по-видимому, вследствие старческого склероза…
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась зам прокурора, автоматически поправляя очки.
— А то, что все эти Петьки, Васьки, Машки лишь кошки и собачки, от которых соседям гражданки Галкиной житья не стало — весь подъезд псиной пропитан. Не то, что в данном доме жить, войти в подъезд невозможно…
— Серьёзно?
— Да куда уж серьезней! Это легко проверить. Коллективная жалоба жильцов сначала была направлена сюда, в прокуратуру, а затем с резолюцией прокурора «разобраться и принять меры» — к нам в милицию. Я только вчера списал это заявление в наряд, как исполненное. И ответы во все инстанции, в том числе и сюда, в прокуратуру, отправил с уведомлением о принятых мерах. И в квартиру Сидоров, я уверен, незаконно не вторгался, а был самой Галкиной впущен на законных основаниях… после того, как вежливо позвонил в квартиру. Думаю, что когда Галкина открыла, то Сидоров представился и объяснил причину посещения данной гражданки. И пьян он, конечно же, не был. Все это — бабушкины фантазии! Точнее — клевета. Чтобы доблестную советскую милицию опозорить в глазах не менее доблестной советской прокуратуры… — допустил немного фамильярности участковый. — Но я верю: справедливость восторжествует.
— Вижу: осмелел! — Взглянула Нина Иосифовна строго. — Это же надо, какие слова подобрал… — Она иронично повторила: — «Доблестная»! Да знаю я, какая, порой, бывает «доблестная» милиция! Вон, жалобы сотнями идут! А ты — «доблестная». И Сидорова, этого выдающегося представителя «доблестной «милиции» я тоже хорошо знаю. Только в прошлом месяце в отношении его проводилась проверка по заявлению братьев Хламовых. Хламовы, конечно, не агнцы божии… и судимы были не раз, и пьянствуют, и тунеядствуют, и схулиганить исподтишка не прочь. Но никто Сидорову не давал право воспитывать их кулаками… да в их же собственной квартире… Скрепя сердце, утвердила постановление следователя об отказе в возбуждении уголовного дела. А по большому счету надо было возбудить уголовное преследование, да и привлечь его к ответственности, чтобы самого уму-разуму поучить, да и другим в острастку! Так что, ты, Паромов, рановато обрадовался. Поручу своим проверку на этот раз провести как следует!