Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Академик молча ждал.
— Он мне говорит, что уже гриф снят и тема устарела. Плюс выходит открытый учебник, — начал перечислять Черкасов, — понятно, что я тут же зашел к Кантаровичу — просто чтобы проверить информацию! И что я от него узнаю?! Вы все подписали!
Рунге вздохнул и опустил глаза. Ему определенно было неловко от своего приступа старческой подозрительности.
— А вы что подумали, Илья Иосифович? — не стал щадить его Черкасов.
Академик, не поднимая глаз, принялся перекладывать стопку документов.
— Я? Подумал я, батенька, что вы не во всем, что касается физики,
— В каком смысле, господин ректор?
— В прямом. В самом что ни на есть физическом смысле, — как-то недобро процедил Рунге. — Вы закрываете тему, которую одобрил ученый совет института, а теперь еще и президиум. Как же можно так? А? Объясните мне, прошу вас…
Черкасов молчал. Он не мог рассказать академику обо всех своих подозрениях, и уж тем более о вчерашнем звонке Соломина. Тем более что Юра ничего, в общем-то, и не сказал. Так, посоветовался со старым товарищем…
— Вот я и говорю, дорогой мой заместитель, — сокрушенно покачал головой Рунге, — лучше посоветоваться со мной, чем ломиться в открытую дверь.
Черкасов поджал губы. Это было чистой правдой. Рунге и впрямь был вполне открыт и доступен. Так что выходило как-то глуповато: пришел поспорить на принципиальную тему, а попал пальцем в небо. Он же видел, что переданная копия списка заверена ректором и президиумом Академии наук. А это значит, что в случае возражений придется выходить на уровень Правительства и Премьера.
«А для этого у меня нет ни сил, ни возможностей…»
Черкасов виновато улыбнулся:
— Действительно, что это я? А вообще, Илья Иосифович, я к вам по другому поводу, — повернул он разговор в другую сторону.
Черкасов четко знал, что, если все правильно сделать, собеседник запомнит лишь последнюю тему обсуждения. Так его учили психологи. И теперь он аккуратно переключал внимание Рунге.
— Я говорю о том, что Смирнову нужно бы почетче отработать по договору. Англичане — народ серьезный. Это вы и без меня знаете.
Рунге озабоченно причмокнул протезом:
— Это правда. Консервативны и до безобразия пунктуальны. Этакие Пиквики…
— Так я и говорю, — поддержал его Черкасов, — посоветуйте Смирнову не срывать договор, и если какие вопросы по моей части, то пусть заходит. Оперативно все решим.
Черкасов широко и открыто улыбнулся, и ректор как-то успокоился и удовлетворенно, словно закипающий чайник, заворчал:
— Ну и славненько. Смирнову и впрямь надо бы работать с вами поактивнее. Глядишь, нам и еще подкинут контрактик? Как думаете, Борис Васильевич?
— Без сомнений! — еще шире улыбнулся Черкасов. — С кем же еще работать, если не с нами, Илья Иосифович?
Рунге расцвел, а Черкасов поднялся и уважительно склонил голову:
— Не смею вас задерживать, господин вице-президент.
Он знал, что это обращение, несмотря на приставку «вице», Рунге любит больше всего.
«Ну, я вам теперь устрою…»
Обед
Полковник Соломин и генерал Белугин продолжили разговор в перерывах между уничтожением борща и котлет по-киевски — вдвоем за самым дальним столиком. Рядом была лишь пластиковая облезлая пальма, привезенная и подаренная кем-то из предыдущих председателей в лучшие времена родной «конторе», да неизвестно
— Юрь Максимыч, я могу тебе что предложить, — не стал выкобениваться Белугин, — подай рапорт мне напрямую. Через канцелярию. Я рассмотрю тут же. Утром в газете — вечером в куплете. Проверочку проведем и дельце заведем. Как говорится, мы дел не шьем, мы их строчим. Если стоящее дело, то я могу взять руководство на себя. Тебя назначу руководителем группы. Как считаешь?
Он отложил нож с вилкой и поглядел на Соломина. Кажется, впервые глаза Белугина не бегали, а впились в полковника. Юрий молчал. Он знал, что сейчас решается вопрос его дальнейшей карьеры. Если Председателя действительно уже сняли, то Белугин, конечно, вряд ли займет его место, но позиции укрепит точно. Взяв дело под свой контроль, он, конечно же, не будет перехряпываться, и всю работу придется тянуть Соломину. Но чего-чего, а работы он не боялся.
Пожалуй, это было действительно хорошим предложением. За последние полгода, да что там полгода, возможно, и за всю службу, такой шанс — поработать с первым замом по грозящему стать очень громким делу — у Юры появился впервые. Соломин тоже положил приборы.
— Считаю, что так и следует поступить, Глеб Арсентьевич.
— Тогда по рукам! По ногам и головам! Но предупреждаю тебя, Юра, сразу. — Белугин вдруг напустил на себя страшную серьезность и даже нахмурил брови. — У меня не забалуешь! Будешь работать сутками!
Он сделал паузу, с явным удовольствием понаблюдал за сменой эмоций на лице визави и тут же с хитрой улыбочкой добавил:
— Ну, не только с утками, но и с гусями, курами, блинами и пирогами! Идеи ваши — харчи наши. В общем, сработаемся, студент.
Белугин хохотнул, и Соломин улыбнулся. Он привык к экстравагантности генерала еще со времен учебы в Высшей школе. Тот мог начать дурачиться прямо на экзамене и даже затеять импровизированную возню с кем-нибудь из слушателей. В итоге, пока наблюдавшие со стороны сокурсники крутили пальцем у виска, переглядываясь да перешептываясь, Глеб Арсентьевич умудрялся в какой-то момент ловко подцепить и достать из внутреннего кармана своей жертвы пачку шпаргалок, или так называемых «бомб». И тут уже становилось не очень весело. «Бомбы», то есть подробные ответы на каждый вопрос билетов, писали всей группой, распределяя вопросы и темы, чтобы потом передавать их в соответствии с вытащенными экзаменационными билетами. Ну а Белугин, лишив студентов запрещенной поддержки, разворачивал газетку и углублялся в чтение.
Впрочем, на экзаменах он все же не зверствовал, плохих отметок не ставил, а тем, кто работал весь год на семинарах и лекциях, независимо от ответа ставил хорошие отметки. Но и не баловал. Отличников было только трое: Юрий Соломин, Борис Черкасов и Артем Павлов, который теперь пробавлялся на сомнительных адвокатских хлебах. Соломин посмотрел на хитро улыбающегося наставника и кивнул:
— Согласен, товарищ генерал.
— Тогда — оки-доки! Тащи мне свой рапортишко минут через пятнадцать. А я тебе перезвоню, как он до меня дойдет. Хоккей?