Антракт для душегуба
Шрифт:
– Я работал долгое время в морге, – признался Михаил.
– Очень интересно! – подался вперед Габриэль. – А еще наши профессии обсуждаешь…
– Ничего интересного. Короче, я всегда был очень умным.
– Хм, я и не сомневаюсь в твоем уме.
– Дело не в том. Во всем виноват я. Каждый человек сам виноват, если что-то не складывается в его судьбе. Шанс дают всем, а вот воспользоваться им не у всех получается. В школе я был отличником, учителя говорили, что у меня светлая голова, и пророчили большое будущее. Я поступил в самый престижный, по мнению моих родителей и моему собственному тоже, институт – в медицинский. Я и там учился на «отлично».
– Хирург – это звучит гордо, – согласился Габриэль.
– И я так считал. Хирург Михаил Мефодьевич Кочкин… Звучит? В общем, закончил я институт с красным дипломом. Лучший из лучших. Само совершенство. Можно сказать – восходящее светило.
– Самомнение тогда просто перло из тебя, да? – уточнила Варвара.
– Ну да! Перло просто из всех дырок и из глаз тоже. Перестал отдавать себе отчет в реальности. Возомнил себя господом богом от хирургии. А сам был кто? Сопляк недоделанный! Щегол желторотый! Идиот! Дурак!
– Ну не надо так, – сказала Варя. – Или есть повод ругать себя любимого?
– Именно так. Вы же не знаете, что было дальше.
– Расскажешь? – поинтересовался Габриэль.
– Конечно, раз уж начал. После института я оказался по распределению в хирургическом отделении больницы. Сам-то я считал себя гением хирургии, уже готовым к многочисленным операциям и благодарностям пациентов, а меня, как салагу, не подпустили к операционному столу. Полгода, сказали, постоишь рядом – поди, принеси… Меня-то! То есть вроде как обычным медбратом поставили. А потом добавили, будешь ассистировать на операциях – крючки держать и шить там, где врач покажет.
Михаил горько усмехнулся.
– А тебя это, конечно, не устраивало? – спросила Варвара.
– Ну да, меня, самовлюбленного идиота-гения, это, естественно, не устраивало. Я собирался вершить судьбы людей, а мне предстояло несколько лет терпеть унижение, и только через определенное количество времени, при хорошем раскладе, мне доверили бы… вырезать аппендицит. Так что, дай бог, если годам к тридцати пяти я бы стал тем, кем хотел стать после шести лет учебы в институте и двух лет интернатуры. А так уж хотелось сразу, сейчас! Максимализм юношеский, амбиции… Внутри так и бурлило все.
– Руки требовали скальпеля, – буркнул Габриэль.
– Требовали – не то слово! До чесотки, до перехваченного дыхания! К тому же я действительно много знал и жаждал практики. И вот в один ужасный для меня день, оставшись на ночное дежурство со старшим хирургом Ильей Степановичем, я задумал неладное. То есть специально я никаких планов не вынашивал, все само как-то сложилось, спонтанно… Совпало, сошлось… Дежурство обещало быть тихим, несложным. Илья Степанович сразу сказал, что среда – наиболее спокойный день недели. В понедельник чаще всего в клинику ложатся плановые больные и хроники, у которых заболевание обостряется, в пятницу-субботу везут людей с самострелами и ножевыми ранениями, самоубийцы любят активироваться тоже ближе к выходным, а среда – глухой день. А раз так, Илья Степанович с анестезиологом уселись в ординаторской и принялись подаренный коньяк пить, тем более что и повод у них был – вроде ребенку хирурга десять лет исполнилось, не помню точно. Да это и не столь важно. Главное, что напились они вусмерть и заснули оба. Тут мне и пришла в голову шальная мысль… Даже сейчас не знаю до конца, как я такое смог удумать?
– Да что ты удумал-то? Не томи! – не выдержала Варвара.
– Человечек у нас в отделении
– Ювелирную работу продемонстрировать? – уточнила Варвара.
– Ну да! – кивнул Михаил и посмотрел на свои руки, словно они могли еще что-то дополнить. – Короче, я решил его прооперировать.
– Что сделать? – в один голос спросили Габриэль и Варя, даже подавшись вперед.
– Провести эту операцию, чтобы доказать всем, что я готов к самостоятельной работе. Что я – хирург с большой буквы.
– О господи… – только и смогла выговорить балерина.
– Вот именно! Я не ищу себе никакого оправдания, не прошу никакой снисходительности, а просто хочу сказать: жизнью больного я не рисковал. Кстати, и тогда то же самое говорил. Я знал, что все сделаю, как надо, что старик ничем не рискует. Моя самоуверенность базировалась на объективных фактах моей хирургической гениальности. В общем, приняв решение оперировать, я уговорил стажера-анестезиолога мне ассистировать, а тот уговорил одну молоденькую медсестричку, свою подружку, нам помогать.
– И что? – поторопил рассказчика Габриэль, заинтригованный повествованием.
– Операцию я сделал, собрал сердце старика заново. Не буду утомлять подробностями медицинскими… Однако пациент умер. Мне дали три года, на пять лет лишили права заниматься медицинской практикой, – завершил свою исповедь Михаил Мефодьевич Кочкин.
Воцарилась полная, прямо-таки гробовая тишина. Да и что тут можно было сказать? Понятно, что человек рассказал о наболевшем. Причем он говорил так, словно все произошло вчера, а ведь минуло лет шестнадцать. Что и не удивительно, ведь с пациентом молодого хирурга случилось непоправимое.
Михаил выпил залпом коньяк, Варя нервно жевала салат, видимо, забыв про свои принципы не есть совсем, а Габриэль зажег от одной сигареты другую и продолжил курить, хотя о вреде этого занятия Минздрав предупреждает давно и без остановки (только никого его предупреждения не останавливают).
– А я бы все-таки хотел, чтобы меня утомили, – неожиданно произнес Габриэль, сверля своего визави взглядом темных глаз.
– В смысле? – не понял его заявления Михаил.
– Утоми меня подробностями, – пояснил Габриэль.
– А… Мне тяжело вспоминать.
– Раз уж начал, говори до конца. Тебе что-то мало дали…
– Хорошо. Если ты был милиционером, тебе не составит труда проверить, что я говорю чистую правду. Уж по этому делу столько проверок было! Оно одно такое на миллион…
– Надо думать, – согласился Габриэль.
– Умер мой пациент не по моей вине – я залатал его сердце и все остальное, как положено. Сто экспертиз состоялось, были привлечены медицинские светилы. И они все понять не могли, как я, молодой врач, сделал столь сложную, профессорского уровня, операцию в самой обычной клинике, без специальных приборов и средств. Не каждый опытный хирург со стажем на такое способен, а тут, считай, студент… Но все эксперты признали, что операция была проведена блестяще и что…