Я иду по Левашовскому,Потому что я правша.И выплескивает МедведицаНочь, как воду, из ковша.И я сызмала и сызголаПринимаю черный душ,И всего меня обрызгалаЭта призрачная тушь.Так что формулами, твердимымиОт тоски или вины,Точно пятнами родимымиВдоль руки или спины,Застывает жидкость жирнаяНа виду и не виду,А я иду по Левашовскому,Может быть, домой приду.
«Просыпаюсь.
Но с места не сняться…»
Смерть, насколько я с нею сталкивался,
неотождествима с кровью…
А. Гуревич
Просыпаюсь. Но с места не сняться.Я в подушку впечатал скулу.Что-то все регулярнее снятсяЭти пятна на бледном полу.Но не дергайся. Спи и не сетуйНа остаточный облик беды.Что отходит под мокрой газетой,То иные оставит следы.То останется жирною врезкой,То пройдет по хребту, по оси,По невысохшей памяти – фреской,Как по стенке, – «Прости, не проси…»Ванну вымыли, надпись оттерлиИ могилу убрали песком.И причастье безумию в горлеЗастревает корявым куском.
«Ты живешь широко, не боишься ущерба…»
Ты живешь широко, не боишься ущерба,И на этом стоишь —Невербальная ива, наивная верба,Полусохлый камыш.Продлевай этот ряд до свободного места,Выбрось руку в мороз.До жестокого крупа и крупного жестаТы почти что дорос.А недавно еще колотило, казалось,Не сойдя и умру,Если небо свинцовой ладонью касалось,Разрывая кору.Столько вобрано мути – пускай этот климатСеровато-бесстыж,И разрывы как форму движенья воспримутВерба, ива, камыш, —Укрупняюсь, слабею, и сохну, и мокну,И тону на плаву,Но чем глубже разломы и драней волокна,Тем свободней живу.
Памяти А. Ильичева
Отталкиваясь от перил,От их сквозящей жути,Болтался в лямках и парилВесь мир на парашюте.Черно поблескивал агат,И, обнажив колено,Садилась в воду на шпагатДразнящая Селена.Ты знал, что истина проста,И проще и жесточе,Чем тот, кто падает с мостаВ уют и ужас ночи.
«Небесшабашно, но бесштанно…»
Небесшабашно, но бесштанноВсе проживу и перелгу:Вот перегнивший плод каштанаЕдва виднеется в снегу;Вот слепнущий зрачок трамваяСреди белесоватой мглыИ дуг безумная кривая,Сведенных, точно две скулы;Картина, схваченная в целом,Кино на влажном полотне,И листья тополя на белом —Почти как Жуков на коне.Свернутся в трубочку детали,Пожухнут, обратятся в слизь;Еще вчера они витали,В набрякшем воздухе вились, —А нынче… И куда ни глянешь —Пустоты, прочерки, прогалИ до смерти блестящий глянецВсе пережил и перелгал.
«Четвертую тетрадку умараю…»
Четвертую тетрадку умараю,Однажды запульсирую скорей,И вот оно, – допустим, умираюСреди
плаксивых баб и лекарей.Движенья неуверенны и слабы,Еще потрепыхался и задрых.Перемешались лекаря и бабы.Я их любил. Особенно вторых.И тут бы, сквозь оплавленные лицаВзмывая в стилистическую высь,Рассчитанной истерикой залиться,Полувлюбленным клекотом зайтись.Я их любил, – прислушаться: посудаУже звенит на вираже крутом, —И умереть. И жить еще, покудаЯ их люблю. И дальше. И потом.
«Преодолев дурную мутотень…»
Преодолев дурную мутотеньУсильным, постоянным напряженьем,Я раз и навсегда отбросил теньИ стал ее рабом и отраженьем.Она была тогда еще мала.Шла жизнь, бездарная и молодая,И тень меня хранила, как могла,То расходясь со мной, то совпадая.Не я пугался страсти и стыда,Взмывал на стены, крыльев не приделав;Мне тень не позволяла никогдаВыплескиваться из ее пределов.Мне хорошо. Душа не голодна.Все было так, что лучше и не надо.Спасибо, тень, ты и теперь однаМеня удерживаешь от распада.
«Рябина с лицом безразличным…»
Рябина с лицом безразличнымСтоит, как святой Себастьян.Такого покоя достичь намМешает душевный изъян.Все так же мы пыхаем резво,До самых краев налиты,Все так же вскипаем, как джезва,В законных пределах плиты.И если по жилам кофейнымПотянет иная струя,И если запахнет портвейном,То знайте, что это не я.Не я, не другой и не третийНедельной щетиной оброс.Рябина не спросит – ответь ейНичем на ее невопрос.Послушай, какого же лядаЯ так не умею пока —Погасшая дырка от вглядаИ узкая зелень белка?
«Ночь, как разбитое стекло…»
Ночь, как разбитое стекло,Прозрачна и остра по слому.Я не умею жить светло,По-доброму. Давай по-злому.Кому не пожелаешь благ?А шепот внутренний невнятен,И в стенку влипнувший кулакПочти не оставляет вмятин.О, как я стану нарочит,Зело любезен и приятен.Пускай рукав кровоточит,А кровь не оставляет пятен.Пусть будет диалог остер.Сымпровизируем на рыбуВтроем – актриса, и актер,И кровь, бегущая по сгибу.Какая чистая стена!Все выльется в игру и дрему.Нет слов. И пауза длинна,Прозрачна и остра по слому.
«Я дождался августовских звезд…»
Я дождался августовских звездИ не ощутил знакомой дрожи.Но, должно быть, в вынужденный постХлебово чем жиже, тем дороже.Что ж, перешибай меня соплейИ глуши меня, как рыбу, толом,Только между небом и землей,А не между потолком и полом.Я дождался дорогих гостей,И не подвели. И не подвялиЭти, как их, шляпки от гвоздей,Соль вселенной, лампочки в подвале.