Антропоцентризм
Шрифт:
– Пресвитер сказал!
– запальчиво возразила Оля.
– А ты привыкла все по указке делать. Папа-мама сказали, чтоб паинькой была - ты паинька. Учительница сказала, что бога нет - ты поверила. "Святое письмо" сказало, что конец света - ты креститься учишься.
– Ну вот что. Ты ее не тронь. Не тронь, говорю!
– еще строже одернула практиканта Вера Павловна.
– Кстати, тетя Вера, - Дима заискивающе улыбнулся.
– Говорят, вы самый большой спец по этим делам. Что там еще за знамения?
– Ой, не знаю я, - Вера Павловна сокрушенно покачала головой.
– Ой, не знаю. Жаль, "Святое письмо" промокло. А я что? За деток, за внучаток в церкви свечку поставить, на Пасху, на Спасы там, на Троицу, то да се...
Дима презрительно фыркнул.
– Ну вот! Даже неизвестно, чего бояться.
– Вода обратится в кровь, что ли?
– неуверенно сказала Вера Павловна.
– Я в Запорожье ездил, так там давно красная речка через весь город течет. Это от взвеси руды. Что дальше?
– А может и нет. Белые волки побегут по земле... Нет, это после. Ангелы затрубят... Нет, это будет зов на Страшный Суд. Не помню, - честно призналась Вера Павловна.
– Пресвитер говорил, что что-то там обломается.
– Печати вроде бы... Не знаю.
– Да уж, тетя Вера, слабовато у вас с теорией, - язвительно заметил Дима.
– А как насчет последней песни воробья?
Тут все действительно услышали отчаянное чириканье. По другую сторону окна в стекло испуганно бился жалкий, промокший воробей.
– Надо впустить его!
– крикнула Оля и первой бросилась к окну. Глупая птичка мигом упорхнула прочь. Ей бы где-нибудь укрыться от ливня, однако то ли от испуга, то ли по какой другой причине воробей сел прямо на тротуар, в яркий круг света от уличного фонаря, иссеченный струйками воды. Всем показалось, что он нахохлился, растопырил крылышки, открыл клювик и, видимо, чирикнул.
Зигзаг молнии расколол воздух. По мокрому асфальту поскакали во все стороны огненно-голубые шарики.
– Хана воробью. Дочирикался, - сказал Дима... и тут же замер.
Посреди стола застыло десятка два огромных тараканов. Практикант без особого энтузиазма направился к ним, когда пол едва заметно задрожал. И тут же в воздухе раздался слабый писк.
Обладая постыдно тонкой и нежной кожей, Дима совершенно не переносил вампирских обычаев некоторых насекомых. Поэтому комаров он ненавидел еще сильнее, чем тараканов. Сейчас комар вился прямо над столом. Практикант шагнул вперед и неистово хлопнул ладонями. Писк прекратился, ладони гудели.
– А теперь, СТАСИКИ, я и за вас...
Неясный подземный гул усилился. Стулья опрокинулись. Стол пожелал встать на дыбы. Две из трех так и не вымытых чашек упали и разбились. Тараканы прыснули кто куда. Вера Павловна заголосила.
Через минуту все стихло. Дима устало опустился на покрытую пылью от штукатурки кушетку и промямлил:
– Так, последние события даже меня доконали.
Оля неумело перекрестилась и изрекла с плохо скрываемым торжеством:
– Вот видишь! Все правда.
– Я не то хотел сказать, - тут же огрызнулся практикант.
– Я просто чертовски устал от всего этого.
– Не ругайтесь, пожалуйста, - взмолилась Тамара.
– Побегу-ка я домой. Как там мои внучатки?
– Вера Павловна засуетилась.
– Гори оно огнем, дежурство это, раз все одно Конец Света.
– Бегите, тетя Вера, бегите, - пробормотал Дима, а сам с облегчением подумал: "Так хоть одной богомольной дурой меньше".
– Дима, перекрестись, - сказала вдруг Оля и настойчиво добавила: Перекрестись сейчас же!
Вообще-то интересная девчонка. То пытается командовать им, то просит, то мнется. Дима вспомнил, как неделю назад Оля, такая перепуганная и несуразная сейчас, шикарно сидела рядом с ним и курила. Она держала сигарету согласно последней моде, согласно последней же моде выпускала дым и повторяла одну и ту же фразу: "Ты знаешь, я хотела тебе кое-что сказать... Я непременно должна тебе сказать... Я должна..." И так от сигареты к сигарете.
– Перекрестись немедленно!
Дима едва не процитировал знаменитую фразу Буратино: "У самой голова фарфоровая, а туда же - воспитывать!" Однако вместо этого лениво протянул:
– Итак, что у нас на очереди? Кажется, убийство невинного. Или невиновного? Впрочем, и то, и другое у нас - пожалуйста.
Тамара поигрывала оставшейся чашкой.
– Как ты можешь?
– прошептала Оля.
– Это запросто, девочка. Вот в газете как-то было: жил себе маньяк...
– Дима!
– Оля закусила губу и отвернулась.
– Жил он себе и убивал кого хотел. Следователь решил, что орудует банда. И засудил человек десять. Пока разобрались, что к чему, маньяк тридцать женщин зарезал.
– Прекрати!
– А один из тех, кого засудили, умер. Чем не невинно убитый? Или мафия пошалит. Или новорожденного в мусоропровод выбросят. Так?
Никто не отвечал.
– "И невинно убиенных сила правды воскресит", - процитировал практикант.
– Максим Горький, девятый класс. Кого-то там сейчас...
Его рассуждения оборвал резкий звонок.
– Это из приемного покоя.
Тамара первой бросилась в коридор, Оля и Дима - за ней.
Похоже, последний подземный толчок переполошил всю больницу. В палатах горел свет. "Ходячие" больные стояли в коридорах. На полпути бегущих встретила испуганная Вера Павловна. Она так и не успела уйти домой.
– Давайте, давайте! Там...
Пол коридора задрожал. Дима споткнулся и растянулся во весь рост. Когда он поднес к глазам ладонь, то обнаружил, что к ней прилип совсем крошечный СТАСИК. Наверное, задавил, когда упал...