Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Свидетельством этому – Фулон и Бертье, не так ли? Но разве Флесселя не застрелили из пистолета? Во всяком случае, мне так говорили, однако, быть может, – с иронией продолжала королева, – это не так, ведь вокруг нас, августейших особ, вьется столько льстецов.
– Что касается Флесселя, – ответил Жильбер, – вы не больше чем я верите, что его убил народ. Кое-кто был заинтересован в его гибели.
Королева подумала и проговорила:
– Да, это не исключено.
–
– Я все поняла, сударь, – ответила та, удерживая Жильбера мягким, почти дружеским жестом. – Как бы то ни было, позвольте сказать вам, что вы никогда не сможете с помощью своей науки спасти короля столь успешно, как вам удалось это сделать три дня назад с помощью собственного тела.
Жильбер поклонился еще раз.
Однако поскольку королева не двинулась с места, он не ушел.
– Мне следовало повидаться с вами раньше, – помедлив, проговорила она.
– Я просто был не нужен вашему величеству, – отозвался Жильбер.
– А вы скромны.
– Хотелось бы, чтобы это было не так, государыня.
– Почему?
– Будучи менее скромен, я был бы менее робок и, следовательно, мог бы лучше служить своим друзьям и вредить врагам.
– Почему вы говорите «своим друзьям» и не говорите «своим врагам»?
– Потому что у меня нет врагов. Вернее, потому что я не признаю, что они у меня есть.
Королева с удивлением взглянула на Жильбера.
– Я хочу сказать, – продолжал он, – что мои враги – это лишь те, кто меня ненавидит; сам же я ни к кому не испытываю ненависти.
– Отчего же?
– Оттого, государыня, что никого больше не люблю.
– Вы честолюбец, господин Жильбер?
– Когда-то хотел стать им, ваше величество.
– И?..
– И эта страсть ушла из моего сердца так же, как другие.
– И все же одна страсть у вас осталась, – с тонкой насмешкой заметила королева.
– Осталась, ваше величество? Какая же, господи?
– Это… патриотизм.
Жильбер с поклоном ответил:
– Вот тут вы правы. Я люблю родину и готов ради нее на любые жертвы.
– Увы! – очаровательно вздохнула королева с какой-то смутной грустью. – Ведь были же времена, когда истый француз ни за что не выразил бы эту мысль в тех словах, которые употребили вы.
– Что ваше величество хочет этим сказать? – с почтением осведомился Жильбер.
– Хочу сказать, сударь, что во времена, о которых я говорю, невозможно было любить родину, не испытывая в то же время любви к королю и королеве.
Жильбер зарделся и отвесил поклон, почувствовав в сердце нечто вроде удара электрического тока, который всегда исходил от королевы в минуты доверительных бесед.
– Вы не ответили, сударь, – сказала она.
– Государыня, – ответил Жильбер, – я беру на себя смелость считать, что люблю монархию более чем кто бы то ни было.
– Разве в наше время, сударь, достаточно сказать что-нибудь, не подкрепляя свои слова действием?
– Государыня, – удивился Жильбер, – поверьте: все, что прикажут ваши величества, я…
– Сделаете, не так ли?
– Безусловно, ваше величество.
– И таким образом, – продолжала королева, невольно приняв свой обычный высокомерный тон, – лишь выполните свой долг.
– Ваше величество…
– Господь, сделавший королей всемогущими, – гнула свое Мария Антуанетта, – освободил их от обязанности испытывать признательность по отношению к тем, кто просто выполняет свой долг.
– Увы, ваше величество, увы, – отозвался Жильбер. – Близится время, когда ваши слуги будут заслуживать больше, нежели просто признательность, если захотят выполнить свой долг.
– Что вы имеете в виду, сударь?
– Ваше величество, в наше время, время беспорядка и разрушений, вы будете напрасно искать друзей там, где привыкли обычно находить слуг. Молитесь, государыня, молитесь богу, чтобы он ниспослал вам других слуг, других помощников и друзей, чем те, что у вас были.
– Вы знаете таких?
– Знаю, ваше величество.
– Так укажите же их.
– Обратите внимание, ваше величество: еще вчера я ведь был вашим врагом.
– Врагом? Почему же?
– Потому что вы велели посадить меня в тюрьму.
– А сегодня?
– А сегодня, ваше величество, – с поклоном ответил Жильбер, – я ваш слуга.
– И с какой целью?
– Ваше величество!..
– Да, с какой целью вы стали моим слугой? Ведь вам, сударь, не свойственно так поспешно менять мнения, убеждения и привязанности. Вы ревниво храните свои воспоминания, господин Жильбер, вы знаете, как не дать погаснуть жажде мщения. Так скажите же, почему вы так быстро изменились?
– Ваше величество, вы только что упрекали меня, что я слишком сильно люблю родину.
– Любовь не бывает слишком сильной, сударь, весь вопрос лишь в том, какой любовью ты любишь. Я люблю свою родину. (Жильбер улыбнулся.) Нет, сударь, поймите меня правильно: моя родина – Франция, таков мой выбор. Я по крови – немка, но сердцем француженка. Я люблю Францию, но люблю ее, любя короля и благоговея перед господом, вручившим нам корону. А вы, сударь?
– Я, ваше величество?