Анж Питу (др. перевод)

Дюма-отец Александр

– Что я видел, государыня? Я видел, как одна часть жителей столпилась на набережных, тщетно ожидая подвоза муки. Видел, как другая часть выстроилась в очереди у булочных, тщетно ожидая хлеба. Я видел голодающих людей, мужей, печально глядящих на своих жен, матерей, печально глядящих на своих детей. Видел, как люди грозят Версалю кулаками. Ах, ваше величество, опасности, о которых я вам говорил, и возможность умереть за вас – а мы с братом почтем за счастье сделать это в первых рядах –

все это, боюсь, не заставит себя долго ждать.

Не в силах скрыть раздражения, королева повернулась к Шарни спиной и прижалась горящим, хотя и бледным лбом к окну, выходящему на Мраморный двор.

Не успела она простоять так и секунды, как неожиданно вздрогнула.

– Андреа, – попросила она, – подойдите сюда: что это за всадник только что прискакал? Похоже, он привез важные новости.

Андреа подошла к окну, но в тот же миг побледнела и отступила назад.

– Ах, ваше величество! – укоризненно проговорила она.

Эта сцена не ускользнула от внимания Шарни, и он быстро приблизился к окну.

– Этот всадник, – проговорил он, поочередно глядя то на королеву, то на Андреа, – доктор Жильбер.

– И верно, – согласилась королева таким тоном, что Андреа так и не поняла – то ли Мария Антуанетта подозвала ее к окну из женской мстительности, которая порой на нее накатывала, то ли ослабевшее из-за бессонных ночей и частых слез зрение и в самом деле не позволило ей разглядеть издалека даже человека, узнать которого было в ее интересах.

Ледяное молчание нависло над тремя актерами этой сцены, и лишь их глаза продолжали спрашивать и отвечать.

Всадник и в самом деле был Жильбер, привезший мрачные новости, которые предвидел Шарни.

Он соскочил с лошади, взбежал по лестнице; королева, Андреа и Шарни с тревогой повернули головы к двери, которая вела на эту лестницу и в которую должен был войти доктор, но она все не отворялась.

Трое участников сцены замерли в напряженном ожидании.

Внезапно отворилась дверь напротив, и вошел офицер.

– Ваше величество, – доложил он, – доктор Жильбер, приехавший, чтобы сообщить королю спешные и важные новости, просит ваше величество оказать ему честь и принять его, так как король час назад отправился в Медон.

– Пусть войдет, – приказала королева, твердо, почти сурово глядя на дверь, в то время как Андреа, инстинктивно ища в муже поддержки, попятилась и оперлась на руку графа.

На пороге появился Жильбер.

XXII. День пятого октября

Жильбер обвел взглядом всех действующих лиц, которых мы только что вывели на сцену, и, почтительно приблизившись к Марии Антуанетте, произнес:

– Дозволит ли мне ваше величество в отсутствие вашего августейшего супруга сообщить о новостях, которые я принес?

– Говорите, сударь, – отвечала Мария Антуанетта. – Видя, с какой поспешностью вы вошли, я призвала на помощь все силы, поскольку сразу заподозрила, что вы принесли недобрые вести.

– Разве ваше величество предпочитает, чтобы вас застигли врасплох? Коль скоро королева с ее ясным умом, с ее неизменной рассудительностью будет предупреждена об опасности, она пойдет ей навстречу, и, быть может, опасность отступит перед ней.

– И в чем же состоит опасность, сударь?

– Ваше величество, из Парижа вышли семь-восемь тысяч вооруженных женщин; они идут в Версаль.

– Семь-восемь тысяч женщин! – с презрением в голосе повторила королева.

– Да, по дороге они делают остановки и теперь, по-видимому, находятся в пятнадцати – двадцати милях отсюда.

– И зачем они сюда идут?

– Они голодны, ваше величество, они идут просить у короля хлеба.

Королева оглянулась на Шарни.

– Увы, государыня, – произнес граф, – случилось то, что я предвидел.

– Что делать? – спросила Мария Антуанетта.

– Прежде всего предупредить короля, – сказал Жильбер.

– Короля? Нет, нет! – воскликнула она. – С какой стати подставлять себя под удар?

Этот крик вырвался у Марии Антуанетты из самого сердца. В нем сказалось все мужество королевы, вся ее уверенность в собственных силах и в то же время сознание слабости, которую ни сама перед собой, ни перед посторонними она не вправе была признавать в своем супруге.

Но разве Шарни был посторонний? Разве Жильбер был посторонний?

Нет, напротив: казалось, эти двое избраны провидением – один, чтобы беречь королеву, другой, чтобы беречь короля.

Шарни ответил сразу и королеве, и Жильберу; он поступился своей гордостью; самообладание его было безупречно.

– Ваше величество, – сказал он, – господин Жильбер прав, нужно предупредить короля. Король еще пользуется любовью, он выйдет к женщинам, обратится к ним с речью, разоружит их.

– Но кто возьмется предупредить короля? – спросила королева. – Эта затея весьма опасна, потому что дорога наверняка уже отрезана.

– Король в Медонском лесу?

– Да, и вполне возможно, что дороги уже…

– Пускай ваше величество видит во мне простого солдата, – бесхитростно перебил Шарни. – Дело солдата – умереть.

С этими словами он, не дожидаясь ответа и не слыша вздоха королевы, проворно вышел, вскочил на коня и в сопровождении двух других всадников поскакал к Медонскому лесу.