Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Однако Жильбер не сдавался.
– Друг мой, – сказал он лакею, – будьте любезны, нарушьте полученный вами приказ, доложите обо мне госпоже баронессе и добавьте, что я – друг маркиза де Лафайета.
Луидор, вложенный в руку лакея, помог тому преодолеть угрызения совести, тем паче что имя маркиза де Лафайета пробило в них изрядную брешь.
– Идемте, сударь, – сказал лакей.
Жильбер последовал за ним. Однако лакей повел его не в замок, а в парк.
– Вот излюбленное место прогулок баронессы, – показал Жильберу лакей на вход в лабиринт. – Соблаговолите подождать здесь.
Минут через десять раздался шелест листвы, и Жильбер увидел крупную женщину лет двадцати трех – двадцати
Она, похоже, была удивлена, обнаружив совсем еще молодого человека, а не мужчину зрелого возраста, как она, очевидно, ожидала.
Жильбер действительно был настолько примечательной личностью, что мог с первого же взгляда поразить человека, обладающего наблюдательностью г-жи де Сталь.
Мало у кого из людей лицо было очерчено такими четкими линиями, воздействие же могучей воли придало его чертам выражение исключительной непреклонности. От трудов и перенесенных страданий взгляд его живых черных глаз обрел замкнутость и твердость, и при этом глаза утратили ту взволнованность, что составляет одно из очарований юности.
Глубокие, но в то же время ничуть не портящие лица морщины отходили от уголков изящно очерченного рта, образуя таинственную впадину, которая, по мнению физиономистов, свидетельствует об осмотрительности. Казалось, лишь время да рано пришедшая старость наделили Жильбера этим качеством, которым его не удосужилась одарить природа.
Его красивых черных волос уже давно не касалась пудра; широкий, выпуклый, слегка покатый лоб говорил о знаниях и уме, об опыте и воображении. У Жильбера, как и у его учителя Руссо, надбровные дуги бросали глубокую тень на глаза, и в этой тени сверкали две горящие точки, свидетельство внутренней жизни.
Будущий автор «Коринны» сочла, что, несмотря на скромный наряд, Жильбер красив и изящен, и его изящество подчеркивают белые удлиненные кисти рук, узкие ступни, тонкие, сильные ноги.
Госпожа де Сталь несколько секунд рассматривала Жильбера.
Жильбер же воспользовался этим, чтобы отвесить чопорный поклон, напоминающий о сдержанной вежливости американских квакеров, которые свидетельствуют женщине братское, доверительное уважение, а не игривую почтительность.
Затем он тоже бросил быстрый, испытующий взгляд на эту уже ставшую знаменитой даму, умному и выразительному лицу которой так недоставало очарования; тело, полное сладострастной неги, сочеталось у нее с незначительным аляповатым лицом, какое подошло бы скорее молодому человеку, нежели женщине.
Она держала в руке ветку граната и рассеянно покусывала на ней цветы.
– Так это, сударь, вы и есть доктор Жильбер? – осведомилась баронесса.
– Да, сударыня.
– Вы так молоды и уже добились столь большой известности, если только известность эта не принадлежит вашему отцу или иному родственнику более почтенного возраста.
– Никакого другого Жильбера, кроме себя, я не знаю, сударыня. И если эта фамилия пользуется, как вы сказали, некоторой известностью, то я имею все права отнести ее к себе.
– Сударь, вы воспользовались фамилией маркиза де Лафайета, чтобы проникнуть ко мне. Маркиз действительно говорил о вас, о ваших безграничных знаниях.
Жильбер поклонился.
– О знаниях, настолько замечательных, а главное, настолько благодетельных, – продолжала баронесса, – что создается впечатление, что вы, сударь, отнюдь не заурядный химик, не простой практикующий врач, как прочие, и что вы проникли во все тайны науки о живом.
– Чувствую, сударыня, что господин маркиз де Лафайет станет уверять вас, что я чуть ли не волшебник, – с улыбкой произнес Жильбер, – а если он так говорил, то, насколько я его знаю, он достаточно умен, чтобы
– Действительно, сударь, он нам рассказывал, как вы неоднократно исцеляли совершенно безнадежных пациентов и на поле боя, и в американских больницах. Генерал говорил, что вы погружали их в мнимую смерть, до такой степени сходную с подлинной, что многие видящие это обманывались.
– Эта мнимая смерть, сударыня, – результат почти неизвестной науки, доверенной пока что лишь нескольким адептам, но в конце концов она станет общедоступной.
– Это месмеризм [137] , да? – улыбнувшись, спросила г-жа де Сталь.
137
Месмеризм – учение австрийского врача Месмера (1733–1815) о наличии в человеке особой силы «животного магнетизма», посредством которой человек, обладающий ею, может приводить другого в особое (магнетическое, гипнотическое) состояние и при этом внушать идеи, излечивать и т. п.
– Да, именно месмеризм.
– Вы обучались у самого Месмера?
– К сожалению, сударыня, Месмер был всего лишь учеником. Месмеризм или, вернее сказать, магнетизм – древняя наука, которая была известна египтянам и грекам. Она была утрачена в океане средневековья. Шекспир предугадал ее в «Макбете». Юрбен Грандье [138] вновь открыл ее и погиб ради этого открытия. Великим же учителем ее, моим учителем, является граф Калиостро.
– Этот шарлатан! – бросила г-жа де Сталь.
138
Грандье, Юрбен (1590–1634) – священник из города Лудена, был обвинен в том, что навел порчу на монахинь местного монастыря, вследствие чего их обуяли бесы; по приговору суда был заживо сожжен.
– Сударыня, сударыня, бойтесь судить как современник, а не как потомок. Этому шарлатану я обязан знанием, а мир, быть может, будет обязан свободой.
– Ну, хорошо, – с улыбкой промолвила г-жа де Сталь, – пусть я говорю как невежда, а вы со знанием предмета. Вполне возможно, что вы правы, а я ошибаюсь. Однако вернемся к вам. Почему вы так долго держались вдали от Франции? Почему не вернулись занять достойное вас место рядом с Лавуазье [139] , Кабанисом, Кондорсе, Байи, Луи [140] ?
139
Лавуазье, Антуан Лоран (1743–1794) – выдающийся французский химик, один из основателей современной химии, сформулировал, между прочим, закон сохранения веса вещества. Казнен в период террора.
140
Луи – персонаж предыдущих романов этого цикла «Жозеф Бальзамо. Записки врача» и «Ожерелье королевы», придворный врач.
Услышав последнюю фамилию, Жильбер невольно покраснел.
– Я должен был многое изучить, сударыня, чтобы иметь возможность встать рядом со столь выдающимися людьми.
– Ну вот, наконец-то вы здесь, но в неблагоприятное для нас время. Мой отец, который был бы счастлив быть полезным вам, попал в немилость и три дня назад уехал.
Жильбер улыбнулся и с легким поклоном промолвил:
– Сударыня, шесть дней назад по приказу господина барона де Неккера я был заключен в Бастилию.