Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Не было, государь.
– Однако, если не ошибаюсь, у вас была возможность заключить по некоторым признакам, что я – ваш доброжелатель.
– Ваше величество, по-видимому, изволит говорить о своеобразной аудиенции, которую я имел дерзость просить у короля, когда пять лет назад, после выхода моего первого «Мемуара», попросил его поставить однажды вечером, ровно в восемь, лампу на окно и сообщить таким образом, что его величество прочел мою работу.
– Ну-ну, – с одобрением
– И в назначенный день и час лампа действительно появилась там, куда я просил вас ее поставить.
– А дальше?
– А дальше я увидел, как она трижды поднялась и опустилась.
– Ну, а потом?
– А потом я прочел в «Газетт» следующие слова:
«Тот, кого трижды позвал свет, может явиться к тому, кто трижды поднял этот свет, и будет вознагражден».
– Да, именно так там и было сказано, – согласился король.
– А вот и само это объявление, – продолжал Жильбер, извлекая из кармана газету, в которой пять лет назад было помещено упомянутое им объявление.
– Превосходно, – проговорил король, – я жду вас уже давно. Вы появились, когда я уже отчаялся вас дождаться. Добро пожаловать, тем более что по примеру добрых солдат вы явились в самый разгар борьбы.
Внимательно вглядевшись в Жильбера, король добавил:
– А известно ли вам, сударь, что короли не очень-то привыкли к тому, что человек, которому велено прийти за вознаграждением, не приходит?
Жильбер улыбнулся.
– Так почему же вы все-таки не пришли? – осведомился Людовик XVI.
– Потому что не заслуживал никакого вознаграждения, государь.
– Как это – не заслуживали?
– Я рожден французом, люблю свою страну, дорожу ее процветанием и не отделяю себя от тридцати миллионов моих сограждан, поэтому, работая для них, работал и для себя. А за эгоизм вознаграждать не принято, государь.
– Вы говорите парадоксами, сударь. У вас должна была быть другая причина.
Жильбер промолчал.
– Говорите, сударь, я так хочу.
– Похоже, государь, вы угадали верно.
– Не правда ли? – с беспокойством воскликнул король. – Вы нашли положение страны тяжелым и решили выждать.
– Чтобы дождаться еще более тяжкой минуты. Да, ваше величество, вы угадали верно.
– Люблю откровенность, – заметил король, не в силах скрыть тревогу, так как был по натуре человеком робким и легко краснел.
– Выходит, – продолжал он, – вы предсказали королю гибель и побоялись оказаться слишком близко от развалин.
– Нет, государь, напротив: я поспешил навстречу опасности, когда гибель стала неминуемой.
– Ну, разумеется: вы едете от Неккера и говорите в точности, как он. Опасность! Опасность! Да, на меня надвигается опасность.
– Неподалеку, полагаю, и готов выполнять приказы вашего величества.
– Тем лучше, он мне понадобится, – со вздохом промолвил король. – В политике упрямиться не приходится. Человек считает, что делает хорошо, а получается плохо; иной раз он даже делает хорошо, а капризы случая все сводят на нет, его планы – лучше некуда, а выясняется, что он ошибался.
Король снова вздохнул, и Жильбер поспешил на помощь.
– Ваши рассуждения превосходны, государь, – проговорил он, – но сейчас нужно прежде всего видеть будущее яснее, чем это получалось до сих пор.
Король поднял голову: брови на его бесстрастном лице немного нахмурились.
– Простите меня, ваше величество, – сказал Жильбер, – я врач. Когда болезнь серьезна, я бываю краток.
– Стало быть, сегодняшнему бунту вы придаете большое значение?
– Это не бунт, ваше величество, это революция.
– И вы хотите, чтобы я вступил в переговоры с мятежниками, убийцами? Ведь они силой взяли Бастилию, а это – мятеж, они лишили жизни господина Делоне, господина де Лома и господина де Флесселя, а это – убийство.
– Вам следует отделять одних от других, государь. Те, кто взял Бастилию, – герои, но те, кто убил де Флесселя, де Лома и Делоне – злодеи.
Кровь прилила к лицу короля, но он тут же побледнел, губы его побелели, а на лбу выступили капельки пота.
– Вы правы, сударь. Вы и вправду врач, вернее хирург, поскольку режете по живому. Но вернемся к вам. Вас ведь зовут доктор Жильбер – так по крайней мере подписан ваш «Мемуар».
– Я, право, очень рад, что у вашего величества столь хорошая память, хотя, говоря по правде, гордиться мне особенно нечем.
– Что вы хотите этим сказать?
– Совсем недавно мое имя произносилось в присутствии вашего величества.
– Я вас не понимаю.
– Шесть дней назад меня арестовали и бросили в Бастилию. А я слышал, что без ведома короля не производится ни один более или менее важный арест.
– Вас? В Бастилию? – широко раскрыв глаза, воскликнул король.
– Вот лист из тюремного реестра, ваше величество. Как я уже имел честь говорить, шесть дней назад по приказу короля меня посадили в тюрьму, откуда я вышел три часа назад милостью народа.
– Сегодня?
– Да, государь. Разве ваше величество не слышали выстрела из пушки?
– Конечно, слышал.
– Так вот, та пушка открыла мне двери тюрьмы.
– Ах, – прошептал король, – признаюсь, я был бы крайне рад, если бы сегодняшний выстрел по Бастилии не оказался одновременно выстрелом по королевской власти.