Анжела
Шрифт:
Примерно через сорок минут мы уже были в ином настроении и измерении. Сказывались славянские корни. Мы весело болтали и довольные друг дружкой смеялись. При этом я стала замечать, что не только она, но и я ей нравлюсь. Разговор шел о наших родных и близких, и я услышала о ней немного интересного.
Это разговор нас сблизил и как-то так сам по себе перешел на тему работы, наших проблем. В разговоре мы незаметно подошли и к этой теме.
– Скажи, почему ты велела мне молчать о девочках? – Спросила она и довольно откровенно смотрела в глаза.
– Знаешь, Млада, я очень откровенный человек и тебе может не понравиться, что я тебе скажу. Поэтому ты подумай, прежде чем спросишь меня об этом еще раз.
– Я подумала.
– Хорошо. Я напрямую тебе не отвечу на вопрос, а прошу простить меня за прямоту и спрошу тебя. Как ты к этому относишься?
– Что ты имеешь в виду?
– То, о чем ты меня спрашиваешь.
– Ты хочешь спросить меня, - уточняет Млада, осторожно подыскивая правильные слова, - Как я отношусь ко всем таким девочкам? Так я тебя понимаю?
– Ну, пускай будет так. – Говорю я, а сама замираю в ожидании ее ответа.
Млада молчит. Смотрит мимо меня, думает.
– Ты, знаешь, я врач и воспринимаю жизнь так, как я ее вижу из своего кабинета. Врачи по-другому ко всему относятся. Им нужен материал для работы и размышлений. И наши девочки дают мне такой материал.
– Интересно, - Говорю я. – по-твоему, и я для тебя материал для размышлений?
– Ну, в какой-то мере так. Ты ведь тоже мой пациент и я тебя тоже изучаю.
– Слушай, Млада! Только не говори мне, что ты меня изучила, хорошо!
– Хорошо, Анжела. Но если ты хочешь знать, что я думаю, о тебе, то я отвечу.
– Нет, давай оставь это при себе. Лучше давай еще выпьем. Давай выпьем с тобой за любовь!
И мы с ней пьем. Потом еще. И опять за любовь. И так довольно много раз.
Я уже чувствую, что мы с ней перебираем. Но в меня словно черт какой-то вселился и я все никак не могу остановиться. Млада уже не такая скованная, напротив она уже расслабилась так, что сидит с ногами в кресле, пиджак на диване, туфли разбросаны. Короткое платье задралось и у нее высоко обнажились ее красивые ноги так, что я вижу, как их эротично обтягивают чулки, вижу застежки и натянутые резинки пояса. Ее поза настолько откровенна, что я все время смущаюсь при разговоре, и она это замечает. Она мне все больше нравится. И я делаю первый бросок.
– Млада, что ты там хотела обо мне сказать? Что ты там наразмышляла, а? – Говоря, а сама с тревогой и беспокойством жду ее ответа.
– Что я думаю? Так ведь все очень просто. – Медленно говорит она, неуверенно рассматривая бокал вина в руках.
– Ты такая же, как те девчонки! Вот, что я размыслила, нет, не так, вот что я замыслила.
Я понимаю, что она опьянела, так как не очень-то правильно может подобрать слова. Я мучительно думаю, что ответить и она это чувствует.
– Ты, что? Обижаешься? Прости меня за это, ну как это по-русски. За, за..
Она ищет слова, и я прихожу ей на помощь и подсказываю.
– Откровенье. – Слово откровенье.
– Красиво. – Говорит она и, выпив вино, протягивает мне пустой бокал.
– Что красиво? – Спрашиваю, так как уже и сама начинаю терять нить нашего разговора.
– А все красиво! И слова красивые и девочки. Хочешь, я тебе скажу, как я знакомилась с девочкой. – И она, рассматривая мой удивленный взгляд, смеется, красиво обнажая белые ровные зубы.
– Да, да! Я такая же, как ты! Что не доверишь, нет, не так… - Ты не веришь?
– Смотри, какая я девонька! Классовая, нет, не так, наверное - классная?
Она не совсем уверенно выбирается из кресла. Стоя босыми ногами на полу начинает танцевать, плавно покачивая покатыми бедрами передо мной. Что-то такое напевает и медленно протягивает руки вдоль своих бедер, вдоль тела и, приподняв их над головой, начинает очень эротично покачивать бедрами. Я смотрю на нее и восхищаюсь ее непринужденной смелости и откровеньем. Ее тело так эротично выгибается, что она начинает медленно поворачиваться, все время, покачивает бедрами как арабская танцовщица. Протягивая руки вдоль тела цепляет пальцами и задирая вверх и без того коротенькую юбочку. Я вижу под ней открытые участки белой кожи между белыми трусиками и краем чулок. Она поворачивается ко мне спиной и страстно выгибает попку, руки закидывает за голову и распускает свои густые и темные волосы по плечам, а затем изгибается и откидывает голову. Ее волосы красивыми волнами покачиваются передо мной. Она медленно переступает назад и приближает ко мне свое изгибающееся тело.
Потом происходит то, что обычно происходит почти всегда с подгулявшими бабами. Млада, не осторожно цепляется ногами за ковер и, потеряв равновесие, валится спиной на столик с закусками. Бабах! Все, что было на столике, в тот же миг переносится к ней на блузку, юбку и чулки и она, не удержавшись на столике в таком положении, валится прямо передо мной на пол с остатками наших бутербродов и закусок на своей спине.
Я бросаюсь к ней.
– Девочка, ты не сильно ушиблась? Ну, ты даешь, милая! Давай, вставай.
Она садится, обиженно смотрит мне в глаза и вдруг начинает плакать. Потом я, как могу, успокаиваю ее, помогаю подняться и, осторожно придерживая под локоть, веду в ванную комнату. Она все еще всхлипывает и продолжает бесчисленно раз, извиняться. Я помогаю ей снять запачканные вещи и, найдя тазик, кладу их, а потом заливаю водой. Пока я вожусь с вещами, Млада топчется у меня за спиной и все не решается окончательно раздеться передо мной и отмыться. В большом зеркале я мельком вижу ее полуобнаженное тело, красивое белье и чулки, обворожительно сексуальные на ее стройных и немного худощавых ногах. Она явно смущается моих взглядов и своего полуобнаженного тела передо мной. Чтобы ей не мешать я выхожу и начинаю наводить порядок в кабинете у столика. Пока я убиралась, я все время прислушивалась к звукам из ванной и представляла себе, как она хороша, должно быть выглядит, обнаженной. У меня возникало желание видеть ее и я, под предлогом того, что должна передать ей чистое полотенце и халат на несколько секунду бесцеремонно вторгаюсь к ней. Она сидит в ванной и моет голову, поэтому у меня появляется возможность лучше рассмотреть ее тело. Я с удовольствием отмечаю, что у нее белая кожа, правильное и хорошо сложенное тело, развитая в меру белая грудь, с маленькими темными сосками и очень нежно открытая длинная шея. Сдерживая себя, я с волнением, от увиденной красоты ее сексуально привлекательного тела, удаляюсь, медленно и тихо прикрываю за собой дверь. Топчусь в комнате, а перед глазами ее заманчивое тело. Мне ничего не стоит сейчас, как мне кажется, овладеть ей, но меня сдерживает память о Женьке. Я даже какое-то время малодушно борюсь с собой и отступаю. Говорю себе, что у меня есть любимая и мне не надо еще каких-то проблем, особенно на работе. Поэтому, как только она выходит из душа я, стараясь на нее не смотреть, предлагаю ей, какое-то время отдохнуть у меня в номере пока я буду проверять девчонок. Она как то очень легко соглашается и уходит в спальную комнату, оставляя дверь в нее приоткрытой. Эта не прикрытая в спальню дверь все время мешает мне сосредоточиться, и я очень рассеянно обхожу комнаты девочек, думаю. Что же эта дверь для меня обозначает?
Глава 2. Уроки по сербскому
На другой день, утром, захожу к ней в кабинет.
– Здравствуй, девочка! Ты как?
Она смущенно улыбается и кивает головой в приветствии на мое появление. А потом, отводя глаза в сторону, тихо говорит.
– Ты знаешь, был такой герой сербов Кара-Джоржиевич. Он говорил, что борется не только с турками, но и словами, которые унижают нас. Несколько веков турки унижали сербов, грабили, отнимали детей, насиловали и при этом все время говорили: отдай, давай! Все сербы ненавидели их и эти страшные слова. Поэтому он сказал, что сам лично отрубит голову тому сербу, который хотя бы еще один раз скажет слово - ДАВАЙ.