Анжелика и дьяволица

Голон Анн

— Ну и как?..

— Мы обменялись несколькими словами и, признаю, довольно крепкими, но, как видите, мы обе еще живы. Виль д'Авре внимательно посмотрел на нее:

— Глаза у вас покраснели, — сказал он, — но держитесь вы молодцом. Отлично! Наберитесь сил. Я предчувствовал, что нас ждет нелегкая партия.

На этот раз даже маркиз де Виль д'Авре с его острым языком не сказал, по мнению Анжелики, всей правды и в описании гостей Никола Пари и его самого был достаточно снисходителен.

Называя их сборищем бандитов, он далеко не полностью передал удручающее впечатление, какое производили

Никола Пари, его гости и соседи. Они были порождением суровой жизни и безудержного разгула страстей. Это были хищники, готовые наживаться на всем, что попадает им под руку, выжимать деньги из всех, кто оказывался в окрестностях их орлиного гнезда. Остатки благородного происхождения проявлялись «у этих людей, изгнанных на американскую землю, в известной склонности к роскоши, грубой и как бы выродившейся, но внешне достаточно впечатляющей.

Здесь не было женщин, если не считать Амбруазины и Анжелики, приглашенных на ужин, а также сожительниц колонистов, наглых полупьяных индианок, бродивших вокруг дома.

У Никола Пари была дочь от жены-индианки. Он отдал ее на воспитание в монастырь Урсулинок в Квебеке, а потом выдал замуж за сына одного из соседних помещиков, выделив ему во владение полуостров Кансо и Королевский остров.

Комната, в которой проходил ужин, была освещена дымным светом больших смоляных факелов, вставленных в канделябры и железные кольца, укрепленные в стенах. Длинный банкетный стол ломился от всевозможных блюд, среди которых виднелись беспорядочно расставленные деревянные миски для гостей, а также несколько разрозненных ложек и ножей.

Понятно, что вместо вилок гостям предлагалось пользоваться собственными пальцами.

Зато для вина предназначались настоящие золотые и серебряные кубки, в которые Виль д'Авре тут же восторженно впился глазами, а также рюмки резного хрусталя для крепких напитков.

Здесь безраздельно царили напитки. Это было видно и по тому благоговению, каким их окружали, и по раскрасневшимся носам участников торжества. В углах виднелись винные бочки, бочонки на подставках, полные кувшины вина, узкогорлые оплетенные бутыли темного стекла, наполненные ромом.

Дымная полутьма этого пиршества напоминала Анжелике обстановку одного празднества в маленьком замке на Сардинии, в котором она Принимала участие во время своего путешествия по Средиземноморью, где правил бал полупират и полуразбойник, сеньор, обладающий тем же волчьим взглядом и той же опасной гордыней, что и собравшиеся здесь гости.

В полутемном зале за столом их было пятеро или шестеро, а может, и больше. При появлении дам краснорожие сеньоры попытались приветливо улыбнуться и по знаку хозяина Никола Пари склониться в реверансе на французский манер. Однако это галантное движение было прервано, не успев начаться, страшным рыком двух чудовищ, до этого мирно лежавших у очага, бросившихся навстречу новой группе гостей.

Старый Пари снял со стены кнут с веревочным концом и щелкнул им несколько раз почти не глядя. Ему удалось успокоить чудовищ, оказавшихся огромными собаками неизвестной породы. Их нашли, кажется, на Ньюфаундленде, жители которого рассказали, что произошла эта порода от скрещивания медведей с собаками, оставленными на острове одной

из колониальных экспедиций. Они действительно многое унаследовали и от тех, и от других: гигантский рост и массивное тело, густую, как медвежий мех, шерсть. Хозяин их уверял даже, что они плавают, как морские свиньи, и могут ловить рыб.

Причиной же вспышки их бешенства была росомаха Вольверина, следовавшая без излишней скромности по пятам за Кантором и другими гостями.

Она остановилась как вкопанная на пороге, распустив свой роскошный хвост и оскалив грозные челюсти с острыми зубами, готовая вступить в поединок с чудовищами.

— Хо! Хо! Что это еще за чудо? — воскликнул один из гостей.

— Росомаха, — сказал Никола Пари, — самый свирепый из лесных обитателей. Эта, должно быть, вышла из леса случайно. Но что удивительно, у нее совсем не испуганный вид.

— Но она ручная, — вмешался Кантор. — Это я ее приручил.

Анжелика заметила, как вздрогнула всем телом Амбруазина.

— Ваш сын привел с собой этого страшного зверя! Это недопустимо, — сказала она, с трудом сдерживая желание закричать. — Посмотрите на него. Он опасен. Его надо убить.

В ее взгляде, обращенном к Кантору, было столько ненависти, что, казалось, ее последние слова относились к нему. Анжелика вся похолодела от страха за сына.

— Зачем же его убивать? — поднял голос старик Пари. — Оставьте в покое этого зверя, он пне нравится. Обернувшись к Кантору, он добавил:

— Браво, мой мальчик! Очень редко кому удается приручить росомаху. Ты настоящий охотник. И к тому же красив как бог. Хе! Хе! Губернатор, этот мальчик должен вам нравиться, не так ли? Ешь, насыщайся, сынок! Присоединяйтесь к нам и вы, сударыни!

Владелец прибрежных земель залива Святого Лаврентия был немного горбат и крив, но невероятная тупая сила его личности, превратившая его при помощи грабежей, неслыханной дерзости и ловких интриг в короля восточного побережья, словно излучалась каждой его клеточкой. В его присутствии все невольно подпадали под его влияние.

Ему показалось, что один из сыновей Марселины или братьев Дефур допустил небрежность в одежде, не проявив тем самым должного уважения к хозяину. Он тут же попросил его переодеться, как он выразился, в «придворный костюм». Нарушитель пытался оправдаться тем, что он только что выбрался из болот.

— Ладно, — снизошел Пари, — иди возьми в моей комнате парик и напяль его на свою глупую башку, для сегодняшнего вечера этого будет достаточно.

Женщин он усадил друг против друга по краям длинного стола, сам занял место посередине, и его слезящиеся глаза с явным удовольствием перебегали с одной на другую, а щербатый рот то и дело расплывался в улыбке. Нехватка зубов не мешала ему, однако, отдавать должное угощению, которое состояло главным образом из пернатой дичи, сдобренной острейшим соусом, и трех-четырех молочных поросят, запеченных целиком на раскаленных углях. Какое-то время за столом слышался лишь треск разгрызаемых костей да довольное чавканье. Две большие буханки хлеба с почти черной коркой позволяли любителям соуса наполнять им свои деревянные миски, а затем вычищать их кусками хлеба. Мало кто отказывал себе в этом удовольствии.