Анжелика и ее любовь
Шрифт:
Сидя на лошади посреди лагеря, он окинул взглядом окрестные хижины, обратив внимание на оживление и порядок, царившие там, где недавно были лишь мрачные развалины. Граф приказал следовавшим за ним индейцам положить на землю тяжелые ящики. Из них вытащили новое, тщательно завернутое оружие.
– Каждому мужчине и каждой женщине по мушкету. Кто не умеет стрелять, пусть научится. Начните завтра же на рассвете.
Маниго, вышедший ему навстречу, недоверчиво взял один мушкет.
– Это нам?
– Я вам уже сказал. Вы также разделите между
Маниго заявил с пренебрежительной гримасой:
– Как это понимать? Еще сегодня утром мы были закованы в цепи и нас должны были вот-вот повесить, а вечером вы нас вооружаете до зубов. – Он был почти возмущен тем, что ему казалось непоследовательностью характера. – Не наносите нам оскорбления, считая, что мы так быстро превратились в ваших союзников. Мы по-прежнему находимся здесь против воли и, насколько мне известно, пока не дали ответа на ваши принудительные предложения.
– Решайтесь поскорее. К несчастью, я вынужден вас вооружить. Я получил известие, что шайка кайюгов из враждебного нам племени ирокезов послана за нашими скальпами.
– За нашими скальпами, – повторили все, потрогав, себя за волосы.
– Увы, здесь время от времени случаются подобные неприятности. Англия и Франция никак не могут договориться, кому же из них принадлежит Мэн. Нам, поселенцам, это дает возможность мирно трудиться, однако время от времени правители Квебека платят пограничным племенам, чтобы они устроили набег и изгнали бледнолицых, которые обосновываются здесь без соизволения короля Франции. Англия поступает так же, но ей труднее найти сообщников, так как я заручился поддержкой Массава, великого вождя могикан. Тем не менее, ни один бледнолицый из большого леса не чувствует себя в полной безопасности от резни, которую может учинить любое из рассеянных здесь племен.
– Прекрасно, – саркастически заметил Маниго. – Вы восхваляли прелести и богатства «ваших» владений, но позабыли сказать об опасностях, которые нам здесь угрожают и о том, что нас могут перерезать полуголые дикари.
– Кто сказал вам, господа, будто на земле есть место, где человек не вынужден сражаться, чтобы сохранить жизнь? Рай земной давно уже не существует. Единственная свобода, которая доступна человеку, – это право выбирать, как и почему он хочет жить, бороться и умереть. И древние иудеи сражались во главе и Иисусом Навином, чтобы обрести землю обетованную.
Он повернул лошадь и растаял в сумерках.
На закате по небу поплыли опаленные облака, подобные дыму от огромного пожара на бледно-перламутровом фоне.
Море было цвета темного золота, а черные острова множились, как стая акул, плывущая к берегу.
Подошедший Кроули предложил воспользоваться последними лучами солнца, чтобы выставить сторожевые посты и часовых.
– Выходит, разговоры об индейцах – это серьезно?
– Все может случиться. Уж лучше знать об этом и быть настороже, чем проснуться со стрелой
– Я думал, он шутит, – задумчиво произнес Маниго, глядя на оружие у своих ног.
Пастор Бокер стоял с закрытыми глазами, будто громом пораженный.
– Он шутит, но он знает писание, – пробормотал он. – Его шутки заставляют о многом задуматься. Братья, а заслужили ли мы землю обетованную? Чем роптать на Господа за ниспосланные нам испытания, не лучше ли их принять, как справедливое искупление грехов наших и цену, которой нам предстоит оплатить нашу свободу?
Анжелика прислушивалась, как стихает в ночи стук лошадиных копыт. Дыхание ветра и моря. Тайна ночи над неведомой землей и ее опасностями.
Те, кто бодрствовали в ту ночь, прислушиваясь к малейшему шуму, были удивлены внезапно снизошедшим покоем. Тревога и сомнения оставили их. Ответственность за этот клочок земли, где они только что возвели свои ненадежные убежища, вдруг придала им уверенность. Держа руку на дуле мушкета, вперив взор во тьму, протестанты сменяли друг друга на постах часовых, и их суровые фигуры вырисовывались у костров рядом с завернувшимися в меха охотниками. Своими цветистыми и живописными речами трапперы приобщали их к окружавшему их полудикому миру. Ларошельцы начинали забывать о прошлом.
До утра тревоги так и не было, и это было воспринято чуть ли не с досадой.
Анжелика попросила разрешения взять лошадь, чтобы съездить в Голдсборо.
Пожалуй, ей больше всех было не по себе. Ее муж так и не призвал ее к себе. Приехав накануне, он даже не пытался ее увидеть и не спросил о ней. Он то обращался с ней фамильярно, как сообщник, то предоставлял ей полную независимость.
В сущности, такое поведение было неизбежно, пока окружающие не знали об узах, которые их объединяют. Но Анжелика начинала терять терпение. Отчужденность Жоффрея де Пейрака была ей невыносима. Ей было необходимо видеть и слышать его.
Кроули напомнил ей об йндейцах-кайюгах. Но она лишь пожала плечами. Индейцы кайюги! В том мрачном расположении духа, в котором она пребывала, она готова была обвинить Жоффрея в том, что он воспользовался этим предлогом, чтобы держать ее в отдалении.
– Хозяин запретил кому бы то ни было удаляться от лагеря Шамплена.
Анжелика с упрямым видом не обратила никакого внимания на эти слова. Ей надо в Голдсборо, сказала она.
Когда она садилась на лошадь, Онорина подняла такой крик, что пришлось взять ее с собой.
– Ох! Онорина, Онорина, деточка, неужели ты не можешь хоть один денек посидеть спокойно?
И все же она хорошенько усадила девочку перед собой, и они отправились в путь. Эта поездка напомнила Анжелике, как когда-то они с Онориной скакали по Ньельскому лесу.
Она ехала по дороге, устланной сухими травами, приглушавшими стук копыт. Лето приближалось к концу, и в воздухе плыл аромат лесных орехов и теплого хлеба. Знакомый и сладостный запах! Должно быть, под листьями прятались ягоды.