Анжелика и ее любовь
Шрифт:
В этом месте своих размышлений Жоффрей де Пейрак поднял голову. Вот уже несколько минут он в глубокой задумчивости следил за волнами, бьющимися у его ног. Теперь он снова начал воспринимать окружающее, и губы его прошептали имя Анжелики.
В тот же миг у него стало легче на душе, беспокойство рассеялось, как прихотливый туман, и к нему вернулась уверенность в себе.
Несколько раз он произнес ее имя: «Анжелика! Анжелика!» Повторилось любопытное явление: всякий раз, как он произносил ее имя, ему казалось, что на горизонте
Он рассмеялся без всякой задней мысли. Ее присутствие озаряло все вокруг. Рядом с ней все менялось к лучшему. Она любит его – значит, ему нечего бояться. Он вспоминал ее лучистый нежный взгляд, когда она сказала ему порывисто: «Вы способны на любую щедрость». От этих слов он почувствовал себя счастливым, как юный рыцарь, которому прекрасная дама бросила перчатку на турнире.
Это не было тщеславием. В нем возрождалось чувство, угасшее было из-за отсутствия достойного предмета любви: радость быть любимым женщиной и любить ее.
Анжелика была ему возвращена в то время, когда ухе подкрадывалась к нему горечь, недуг мужчин, приобретших большой опыт, но не утративших трезвость ума. Куда бы ты ни пошел, повсюду встретишь чудеса творения, но всегда и всюду смертельная угроза отравляет прекраснейшие плоды жизни. Повсюду лежащие втуне богатства, попусту растраченные таланты, загубленные жизни, попранное правосудие; повсюду прекрасная природа вызывает пренебрежение, наука внушает страх; мир полон глупцов, слабых людей, сухих плодов; бесплодных, как пустыня, женщин.
Поэтому бывают минуты, когда горечь переполняет сердце. Подобно яду, цинизм проникает в ваши слова, и они превращаются в отравленные плоды. Значит, смерть уже приметила вас.
– Но я люблю жизнь, – говорила Анжелика.
Он вспоминал живость ее бледного лица, восхитительные глаза, казалось, ощущал под пальцами щелк ее волос.
«О, ты прекрасна, ты прекрасна, возлюбленная Моя! Уста твои – запечатанный источник. Источник наслаждений…»
Анжелика воплощала в себе всех женщин. Он не мог сравнить ее ни с кем, как не мог пресытиться ею.
В каком бы обличье он ее ни встретил, ей всегда удавалось пробудить его любопытство и воспламенить чувства.
Тогда в Кандии он вообразил себе, что больше не любит ее из-за измен, но достаточно было увидеть ее, как его захлестнули желание и нежность. Он полагал, что забыл ее настолько, что сможет без сожаления уступить другим. Но одна лишь мысль, что какой-то Берн пытался ее поцеловать, вызвала у него ревнивую ярость…
Он пытался ее презирать, но вдруг понял, что она – первая женщина, чей характер вызывал у него искреннее восхищение. Он думал, что больше не желает ее, а сам без конца мечтал о ее теле, о ее устах, о ее глазах, о ее голосе и размышлял, какими уловками сумеет он пробудить страсть в этой строптивой
Не потому ли грубые одежды, в которые она была облачена в Ла-Рошели, вызывали у него такое раздражение, что они слишком хорошо скрывали формы, чьи сладостные тайны вновь манили его?
И желание унизить, ранить ее было вызвано этой жаждой обладания.
Она заставила его утратить обычную выдержку. Его мужские расчеты, его знание женских хитростей разбились вдребезги, как стекло, и ничем не помогли ему.
Он потерял из-за нее голову, вот в чем дело!
Поэтому он восхищался ею и преклонялся перед ней, тем более, что она, кажется, и не подозревала о своей Победе.
Этим она тоже привлекала его.
Ее сдержанность нелегко было преодолеть.
Она была не из тех болтливых женщин, которые с кем угодно делятся самыми интимными переживаниями. Ее считали цельной, непосредственной натурой, но превратности судьбы усилили ее природную гордость. Скорее из стыдливости, чем из высокомерия, она ни перед кем не открывала свою душу, зная, что не стоит искать сочувствия в чужих сердцах.
Она опускала свои длинные ресницы и ничего не говорила. Она замыкалась в себе. В каком тайном саду? В каких воспоминаниях? Или в каких страданиях?
Перед Анжеликой оказался бессильным его дар читать чужие мысли. Многие провидцы находили у него этот талант, который он развивал и оттачивал, учась у восточных мудрецов.
Потому ли, что он любил ее слишком сильно? Или потому, что мощь ее собственного ума притупляла его проницательность?
Именно поэтому он с нетерпением ожидал, что скажет о ней Массава.
Массава был прозорлив, как все люди, не утратившие связи с природой, к тому же богатый жизненный опыт обострил его природную интуицию. Он не мог ошибиться.
Граф устроил так, что на отмели Анжелика оказалась в первом ряду протестантов. Казалось, Массава ничего не замечает, но граф знал по опыту, что это не так.
После окончания церемонии они долго беседовали о разных предметах: об испанцах с юга, о бостонских квакерах, об английском короле, об изобилии лосей в этих краях и о земных божествах, с которыми нелегко поладить.
– Сумеешь ли ты привлечь на свою сторону земные божества, как привлек морские? Прав ли ты, меняя духов, которые уже покорились твоей власти, на других, незнакомых и ревнивых? – спросил вождь.
Они сидели вдвоем перед фортом, на высоком мысе, откуда было видно все море. Сашем прибыл издалека, чтобы поговорить с тем, кого называли «Тот-Кто-Слушает-Вселенную». Нужно было уделить вождю достаточно времени. Жоффрей де Пейрак отвечал спокойно, не нарушая долгих пауз.
Наконец, сашем заговорил о том, что интересовало графа.
– Почему Женщина-со-светящимися-волосами живет среди Бледнолицых-с-ледяными-душами?
И, подумав минуту, он добавил:
– Она не из их племени. Почему же она с ними?