Анжелика в Новом Свете

Голон Анн

Анжелику больше не мучил страх. Своим поступком Жоффрей де Пейрак снял с нее гнет постоянной тревоги.

Поступком безумным, но единственным, который следовало совершить, де Пейрак сжег Катарунк. Только он мог решиться на такое. Видимо, это и пришло ему в голову, когда он произнес:

«Мой дом осквернен преступлением, которого не искупить…»

В ту минуту он понял, что должен сделать. И сразу же успокоился. Зато теперь на земле Америки им не грозят никакие несчастья. Искупительное жертвоприношение совершено и принято небом.

Сначала Анжелику

одолевали смутные чувства, но потом на нее словно снизошло откровение. Она шла под деревьями, и на сердце у нее было легко. Теперь она знала, что все обряды исполнены, и это успокаивало ее христианскую душу. Эта жертва была необходима не только для того, чтобы спасти их жизнь, но и для их будущего счастья. На память ей пришли слова молитвы, которые она так часто почти машинально шептала во время службы в монастыре: «Прими, Господи, милосердно жертву рабов твоих…»

Земля Америки больше не будет враждовать с ними: жертва графа де Пейрака заставила дрогнуть ее суровое, недоверчивое сердце. Ирокезы не забудут сожженного Катарунка. Но Анжелика знала и то, что они с де Пейраком снова потеряли все, и сердцем она обращалась к Богу: «Тебе, Господи, вверяем мы судьбы наши!..»

Все сгорело. Что можно еще отнять у них? Теперь у Анжелики и Пейрака осталось одно бесценное и тайное сокровище – их любовь. Такова была воля судьбы: вернув их друг другу, она дала им это новое испытание, чтобы они узнали истинную цену своей любви. Силу чистой и взаимной любви мужчины и женщины – двух огней, горевших единым пламенем в бесплодной, ледяной пустыне, двух сердец, пылавших во мраке мировой ночи, как в первые дни творения…

Анжелика смотрела на темный силуэт де Пейрака, задумчиво шагавшего вдоль берега реки.

Еще сильно пахло пожарищем, и, несмотря на ветер, в воздухе держался дух толпы, так долго топтавшейся здесь сегодня. Но вокруг разлилось такое спокойствие, стояла такая тишина, что понемногу Анжелику начало охватывать неизъяснимое блаженство.

Она смотрела издали на одинокую фигуру мужа. Де Пейрак стоял, обратив лицо к пожарищу, где ветер еще раздувал красные языки пламени. Потом медленно направилась к нему, зная, что найдет его в темноте. В нескольких шагах от него она остановилась.

Сквозь тьму де Пейрак увидел бледное лицо жены, на минуту он замер, а потом шагнул ей навстречу. Он обнял Анжелику за плечи, и она, прильнув к нему, спрятала на его груди свои озябшие руки, а потом обвила его ими, а де Пейрак, укрыв ее полами плаща, все крепче сжимал ее в объятиях, все теснее, все ближе прижимал к себе; они не испытывали при этом никаких желаний, никаких чувств, кроме единственного, чисто инстинктивного, заставлявшего животных засыпать, прижавшись друг к другу, чтобы ощутить рядом чье-то присутствие, тепло и безмолвную поддержку.

Де Пейрак хотел заговорить. Но промолчал. «Любые слова, – подумал он, – прозвучали бы сейчас чудовищно банально: „Вам страшно? Вы на меня сердитесь за то, что я сжег дом, который вы уже привыкли считать своим? Впереди вас ждут бесконечные трудности“. Возможно,

он сказал бы так любой другой женщине. Но женщину, что согревалась сейчас в его объятиях, оскорбили бы подобные слова. Она была выше их. Он прижался к ее нежной щеке, словно желая убедиться, что это действительно она, его жена, теплая, живая, рядом с ним.

Анжелика уже тоже была готова заговорить, сказать ему все, что переполняло ее сердце: «Как я восхищалась сегодня вами, любовь моя. Только ваше мужество спасло нас. Вы были неповторимы…» Но это все были только жалкие слова, не выражавшие ее истинных чувств. Ей лишь хотелось поделиться с Жоффреем своими мыслями о том, что жертва принесена и боги умилостивлены… «Нас всего двое на земле, любовь моя… всего двое… бедных и одиноких… И я счастлива».

Но он знал это так же, как и она. Они оба молчали. И только все крепче, без слов прижимались друг к другу.

Она откинула голову, чтобы увидеть свет его глаз, горевших над нею, как две яркие звезды, и почувствовала, что они улыбаются ей.

Глава 17

К северу от Катарунка лежит местность, где неподвижные воды расстилаются бескрайней серебристой пустыней. Мертвые, затопленные деревья поднимают остроконечные вершины к серому небу. Земля здесь ненадежная, зыбкая.

Это район озера Мегантик. Когда через несколько дней отряд де Ломени на лодках спустился к озеру, все почувствовали близкое дыхание осени, оно ощущалось здесь гораздо сильнее, чем в Катарунке. В холодном воздухе, в суровом и унылом ландшафте чувствовалась близость Канады. Французские солдаты, а также гуроны и алгонкины воспрянули духом, здесь они уже были у себя дома.

Теперь оставалось только переплыть озеро, на том берегу отыскать вход в тихую речку Шодьер и по ней без всяких препятствий спуститься к реке Святого Лаврентия. Последние лье они будут плыть между деревень с добротными каменными постройками, с высоких берегов им будут махать шапками крестьяне, заканчивающие жатву и сбор яблок. Потом вдруг на повороте реки появится белая остроконечная часовня в деревне Леви – значит, Квебек уже совсем рядом.

И вот они уже поднимают глаза, приветствуя этот надменный город, вознесшийся на высоком берегу, как раз напротив впадения Шодьера в реку Святого Лаврентия, и он отвечает им звоном колоколов всех своих церквей.

Прощай, дикий лес, прощайте, индейцы вместе с вашим мерзким сагамитом. Теперь у нас будет кальвадос и ром, доставленные сюда на кораблях, пшеничный хлеб с маслом, сочное жаркое, ветчина с капустой, сыр, красные вина и податливые девочки, к которым всегда можно отправиться в заведение Жанины Гонфарель, в нижнем городе…

В озере Мегантик отражались слепящее солнце и бледное небо, вода отливала металлическим блеском, вокруг стояли мертвые деревья, и где-то рядом бродила зима.

Лодки легко и быстро заскользили по озеру, но не так-то просто отыскать исток Шодьера среди однообразных островков и бесконечных извилин фарватера.