Шрифт:
Утро выдалось сырым и туманным. Языки белесой дымки окутали старый сад и, проникая сквозь неплотно прилегавшие створки окна, несли с собой осеннюю прохладу, быстро заполнявшую небольшое пространство моей скромной комнаты. Наступил сентябрь, и по ночам уже было по-настоящему холодно, но отец упорно не разрешал слугам разжигать камин, называя дочку неженкой и кисейной барышней, не способной пойти по стопам великих предков и прославить род Завадских, всегда стоявших на страже традиций… И так далее, и тому подобное…
Я ненавидела эти пустые разговоры, которые он заводил
Неудивительно, что я завидовала старшему брату Лему, уехавшему учиться в столичную Академию Военного Искусства подальше от самого большого на свете зануды и приставалы, считавшего, что его дети должны спать и видеть бесконечную муштру, кровавые сражения и дальние походы чёрт-те куда во славу Короля. Казалось, он забыл, что у него растёт дочь, считая, что она ни в чём не должна уступать старшему брату. Меня и так с раннего детства воспитывали как мальчика, но нашему «командиру» этого было мало - он изводил дочурку бесконечными рассказами о знаменитой героической прабабке Кристине Дворжецкой, прославившейся подвигами на поле брани и дослужившейся-таки до звания генерала…
Ох, уж эта бабушка… Говорят, что на бедняжке живого места не было - одни уродливые шрамы. Нет уж, спасибо - такого «счастья» и даром не надо. Как отец не понимает, что мир изменился. Захватчики с Севера давно изгнаны с нашей земли, и современным девушкам нет никакой необходимости служить наравне с мужчинами. Это же полный бред! И всё же… если мне пока и удавалось отвертеться от такого сомнительного «счастья», то Лему не повезло - бедняга был вынужден пойти по стопам неугомонного папаши, связав жизнь с ненавистной нам обоим воинской службой.
Но на время обучения в столице он хотя бы был свободен от необходимости выслушивать бесконечное брюзжание отца, а вот мне приходилось мириться с этой печальной участью, хотя терпение уже было на исходе. Всё чаще я начала задумываться о побеге из дома, где юную госпожу Завадскую ничего не ждало, кроме нынешних унижений и не такой уж далёкой перспективы стать женой одного из пустоголовых чиновников Военного Министерства.
– Если бы достать немного денег, чтобы сесть на корабль и уехать за границу к маминому брату, работавшему в крупнейшем издательстве вечноцветущего города на берегу Южного моря, - мечтала я этим хмурым утром, не отрываясь от окна в ожидании приезда любимого брата, - дядя непременно оценит мои способности к сочинительству и поможет в продвижении будущих книг…
Господи, какой же я был наивной… В свои пятнадцать лет, опекаемая родителями, Ханна Завадская, в мечтах готовая взяться за любую работу, лишь бы не зависеть от сурового солдафона-отца, совершенно не знала реальной жизни…
Утренний туман придавал силуэтам деревьев в парке загадочную зыбкость, и, полюбовавшись этой романтической картиной, я недовольно вычеркнула неудачную строчку, безжалостно сбросив лист романа на пол. Неторопливо приближавшийся цокот копыт подстегнул меня лучше хлыста наставника по верховой езде, и, чуть не сбив с ног поднимавшуюся наверх служанку, будущая «знаменитая писательница» опрометью бросилась навстречу брату.
Он только что спешился, когда я с разбегу повисла у него на шее, и, смеясь, обнял младшую сестрёнку, делая вид, что ему очень тяжело:
– Ох, Ханна, да ты, похоже, опять подросла… Отпусти, а то задушишь ненароком… Кто тогда отдаст тебе подарки из столицы?
Я с восторгом смотрела в сверкавшие весельем глаза брата, ничего вокруг не замечая и улыбаясь, как последняя дура. Его неожиданные слова:
– Вот, Анжей, это и есть Ханна, большая выдумщица и будущая звезда нашей литературы. Во всяком случае, надеюсь на это… - повергли меня в ужас:
– Зачем Лем притащил в дом постороннего? Я так ждала его приезда, он только мой…
Подняв полные гнева глаза на незнакомца, тут же «споткнулась» о его насмешливый, изучающий взгляд. Светловолосый офицер в тёмно-синей, безумно идущей ему форме смотрел на сельскую простушку как на диковинное насекомое, случайно оказавшееся на рукаве его безупречного кителя. Он словно решал, что ему сделать - рассмотреть «зверушку» поближе или щелчком пальцев стряхнуть на пол, растерев в пыль каблуком начищенного сапога…
В этом красивом юноше соединилось всё, что я не переносила в людях - высокомерие, злая ирония, надменность и презрение к тем, кто не соответствовал его наверняка завышенным требованиям. И как только простодушный и добрый брат мог связаться с таким чудовищем? Я возненавидела его с первого взгляда, и тот сразу это понял, чертовски обаятельно ухмыльнувшись:
– Лем, а ты не говорил, что сестрёнка настолько очаровательна… Смотри, пройдёт немного времени и тебе придётся спасать малышку от полчища мужчин, желающих затащить её в свою кровать. Тем более, что папочка, как я слышал, собирается оставить вам неприлично большое состояние…
Я покраснела, но вместо того, чтобы одёрнуть наглеца, Лем засмеялся:
– Это точно… Наша Ханна - настоящая красавица, вся в маму, не то что некоторые, - и он скривил недовольную рожицу, - в папочку, только рыжих усов не хватает. А что касается возможных «женихов», - брат посмотрел так, словно заранее просил прощения, - то её сердце, кажется, уже занято. Малышка, как поживает Тим?
Меня словно ударили под дых - чуть не задохнулась от обиды:
– Как Лем мог сказать это при чужаке, я только ему по секрету написала, что с Рождества постоянно думаю о старшем сыне нашего пастора. Предатель…
Но достойно ответить не успела - противный друг Лема так заразительно засмеялся, что вспыхнувший на щеках румянец, видимо, решил прожечь нежную девичью кожу до кости. Не знаю, что в тот момент со мной творилось, но, обычно никогда не медлившая с достойным ответом, я, словно несмышлёный ребёнок рядом со взрослыми, только пыхтела, сжимая кулаки. А потому от досады постаралась сжечь невоспитанного негодяя «убийственным» взглядом, что, похоже, привело того в полный восторг.
Наконец, усмехавшийся брат опомнился и, обняв, поцеловал в лоб, несильно толкнув уже спешившегося приятеля под ребро: