Апокалипсис от Владимира
Шрифт:
— Добрый, — я пожал протянутую мне руку, — давно ждете?
— Пару минут. Страшно голоден, так что я уже заказал себе салатик.
— Нет проблем.
Мы сели за стол, и я подозвал официанта. Выслушав его рекомендации, я попросил гребешки на закуску и, по совету моего собеседника, фаланги крабов на горячее. Одно из преимуществ христианства над иудаизмом — не такие жесткие ограничения в еде. Вино заказывал Слава — я не возражал. Официант принял заказ и удалился. Представитель ресторанной обслуги был странный — внешне он определенно походил на существо мужского пола, но по манерам его этот факт был не столь заметен. Дань
Как только официант, виляя бедрами, удалился восвояси и мы с Сурковым остались вдвоем, Владислав Юрьевич взял инициативу в свои руки:
— Предлагаю перейти на «ты»! Тем более для этого есть некоторые формальные основания.
— С удовольствием, а что за основания? — поинтересовался я.
— Мы учились в одном институте, — улыбнулся Сурков. — Хотя я был на год младше, и на другом факультете. Да и проучился недолго — в армию ушел.
— Засчитывается. А где жил?
— В общаге «Дом Коммуны».
— Тогда тем более! Я там частенько тусовал на дискотеках, вполне могли пересекаться. Хотя с того времени я несколько изменился.
— Я тоже. Надеюсь, что изменения произошли и со времени нашей последней встречи?
— Увидим. Чем могу помочь? — спросил я и с удовольствием сосредоточился на реакции моего собеседника. Думаю, Слава не часто слышал этот вопрос. Напротив, это его постоянно просили о помощи. Как-никак, в течение многих лет именно он во многом определял лицо политической жизни России, пусть и всегда в жестких рамках курса, указанного Президентом. Интересно — внешне Сурков совсем не был похож на чиновника: подтянутая и одновременно неспортивная, из-за привычки слегка сутулиться, фигура, тонкая кость. Умное, проницательное лицо с некрупными чертами и легким налетом усталости — явное нервное истощение. Манера говорить подчеркнуто ироничная, хотя глаза всегда остаются жесткими и изучающими. На подсознательном уровне, сам того не замечая, Слава копирует некоторые интонации и жесты Путина.
— Помочь? — Владислав Юрьевич издал тяжелый вздох. — Знаешь, а ведь не я должен был с тобой встречаться. После твоей встречи с Волошиным у него как-то не заладилось и он ушел в РАО ЕЭС к Чубайсу. А Громова ты видел.
— Замечательный, очень профессиональный человек! Произвел большое впечатление.
— Конечно, он рассказывал. — Сурков ухмыльнулся. — Не волнуйся, ты ему тоже не понравился! — Блуждающая ухмылочка постоянно гуляла по его лицу, не находя себе постоянного места, и казалась нервным тиком.
— Я старался быть предельно вежливым, — парировал я.
— Тебе это никогда не удавалось, — отрезал Сурков. — Что журналистом ты был наглым, что сейчас… Не подарок.
— Так и ты не цветочек!
— Вот только не начинай, ладно? — Слава поежился, и мне стало не по себе. В отличие от наряда Путина, пиджак Суркова в точности копировал все происходящее с его хозяином. — В моей должности цветочек давно бы завял. Да что я тебе рассказываю, тебе мой контингент хорошо знаком! Итак, возвращаясь к теме нашей беседы, которую я еще даже не обозначил, — общение с прессой не мой вопрос…
— А я все еще воспринимаюсь как представитель второй древнейшей?
— Речь не о тебе, а о завтрашней пресс-конференции. Для нас очень важно, как она пройдет. Конечно, Леша может поработать с участниками, но все-таки, зная тебя, думаю, что от неожиданностей никто не застрахован.
— То есть, переводя с административно-командного
— Нет, неправильно, совсем неправильно! И у меня нет иллюзий насчет твоих возможностей, именно поэтому я сегодня без охраны. Разговор совсем о другом. Скажи, тебе понравился твой номер на машине?
— «008»? О да, я его оценил!
— Я предложил, — обрадовался Сурков. — Догадываешься, почему?
— Слава, неужели ты так привык работать с безграмотными идиотами, что тебе надо растолковывать элементарные вещи?
— Ну, знаешь! Решил же один из наших больших руководителей, что ты теперь следующий после Джеймса Бонда! — Ухмылка замерла на Славином лице, он запрокинул голову назад и неожиданно весело и от души засмеялся. И как ему при этом удается сохранять такой интеллигентный вид?
— Очевидно, ты намекаешь на Великий потоп как первый из Концов света, — сказал я, переждав Славин смех. — Параллели очевидны: Второе пришествие, Второй Конец света. Так как в Писании нет ничего случайного, то очевидно, что в истории Ноя кроются ключи к пониманию Второго пришествия. Страшный суд под номером один уже был — притом это был не ПЕРВЫЙ суд, но первый СТРАШНЫЙ.
— Остроумно! То есть ты считаешь изгнание Адама из Рая приведением в действие первого приговора?
— Конечно. Но все приговоры того суда были сугубо индивидуальными, хотя и поражения в правах на последующие поколения оговаривались. Именно поэтому женщины рожают в муках!
— Я всегда был уверен, что Сталин хорошо учился в семинарии, — Сурков весело хлопнул ладонью по столу, — у него все так и было: коллективная ответственность народов. Мои предки по отцовской линии убедились в этом на своем примере.
— Да, Слав, я помню, что в твоих жилах течет чеченская кровь. Так вот, Ной — свидетель первого СТРАШНОГО суда, потому что Страшный суд не может быть локальным. Он вселенский, глобальный, от него нельзя скрыться и его не проспать. Все, что было до и после, несло в себе надежду. Отчаяние Господа не было столь трагичным, как во времена Ноя. Ни Содом с Гоморрой, ни злоключения евреев в Египте, а потом в пустыне, не идут ни в какое сравнение с потопом. Именно там впервые прозвучало: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, ибо я раскаялся, что создал их».
— Страшные слова, безысходные.
— А главное, понимаешь, насколько Создатель наивен? Ведь вся история заканчивается довольно оптимистично. Я не имею в виду причаливание ковчега к горе Арарат, я об обещании Господа: «не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как я сделал».
Заказанная еда уже давно стояла перед нами, но мы так увлеклись теософской дискуссией, что даже не попробовали закусок. Официанты, видя, что мы оживленно беседуем, предпочитали нам не мешать.