Апокалипсис: Пролог
Шрифт:
– Монах, что ль?
– Послушник.
– А здесь какими судьбами?
– В Петроград путь держу. Паломник я.
– Понятно. А здесь чего стоишь, глазеешь?
– Так интересно.
– Интересно ему… Айда с нами. Сейчас разберёмся, кто таков.
Толпа набилась во флигель, ярко освещая его факелами. Перепуганная челядь повскакала со своих лежанок – люди сбились к одной из стен, передние старались спрятаться за задних.
– Кто такие? – спросил человек, который, видно взял на себя роль вожака.
– Мы – дворовые барина, Афанасия Матвеевича.
–
– Дык… Уехал по делам, как стемнело.
– Куда это?
– Мы люди маленькие, нам не ведомо. Не сказал. Видно, срочное что-то.
Сам Афанасий Матвеевич стоял тут же, в передних рядах, понурив седую голову.
– Это точно все дворовые, Порфирий Фёдорович, – почтительно обратился к вожаку один из деревенских активистов. – Мы их рожи сытые знаем. Энтот только… – Он указал на Афанасия Матвеевича.
– Кто таков?
Афанасий Матвеевич замычал, указывая рукой на подвязанную челюсть.
– Чего мычишь? Говори толком!
– Это со мной! – звонко выкрикнул Илья, чтобы перебить гул возбуждённой толпы.
– Как – с тобой? – пламя факела направилось в лицо парню, обдавая невыносимым жаром.
– Да так. Я проходил через какую-то деревню, он и пристал ко мне. Вдвоём-то сподручнее и не так страшно. А в дороге зуб вот у него заболел. Тут люди добрые на ночлег нас впустили и перевязали.
– А и врёшь ты, монах! – послышался голос из толпы. – Я видел, как ты в дома стучался. Никого с тобой не было.
– А он в другие дома стучался, – нашёлся Илья. – Договорились мы так – кого впустят, тот потом другого кликнет.
– Отвечай! – Порфирий Фёдорович направил факел в лицо помещику. Тот замычал и стал прикрывать лицо рукой.
– Оставьте его! Это человек незнакомый, – послышались голоса. – Не наш он, это точно.
– Товарищи! – возвысил голос вожак, направляя факел в лицо то одному, то другому дворовому, выхватывая из темноты перекошенные от страха лица. – Не бойтесь! Мы вас не тронем. Наоборот! Больше вы не рабы помещика! Вы отныне – свободные люди. Усадьба, это гнездо эксплуатации, сожжена. Не думаю, что ваш барин вернётся. Скорее всего, кто-то предупредил его. Да и некуда ему уже возвращаться. Всё его имущество сгорело. Дома у него нет. Скотина разбежалась.
– Батюшки! – заголосила Агафья. – И куда мне теперь? Я же всю жизнь у барина проработала! Хороший он был хозяин, Афанасий Матвеевич наш, прям отец родной. Что мне теперь делать? Куда податься под старость-то лет? Кому я нужна?
– А нам куда податься? Где нас ждут-то? Да нигде! – послышались голоса дворовых.
А неузнанный барин, услышав, что всё его имущество погибло в огне, тряс головой и – то ли стонал, то ли рыдал.
– Вы эту свою рабскую психологию бросьте! – возвысил голос вожак. – Я вас обрадую: усадьба барская сгорела, а вся его земля – крестьянам достанется!
– А ты кто такой, Порфирий, что имуществом чужим распоряжаешься? – нашёл дерзость спросить молодой мужчина из дворовых.
– Я, Никита, представитель партии эсеров, если ты ещё этого не знаешь. А наша партия – за то, чтобы всю землю у помещиков отобрать – и крестьянам передать. Чтобы, стало быть, по справедливости всё было. Земля – она же божье творение, она же – ничья, как лес, как речка, как лес. Так почему, скажи ты мне, она должна кому-то принадлежать? То есть, если ты обрабатываешь её, матушку, то она твоя, ты плодами своих трудов питаешься, земельку холишь. Ну, а ежели ты её не обрабатываешь, то какое ты на неё право имеешь? Никакого. Она не твоя, она божеская.
– Так ведь испокон веков земля помещикам принадлежала.
– Ничего не испокон. Раньше, когда все дворяне были обязаны служить, всё по справедливости было: дворянин служит, на войну ходит, нас, крестьян, защищает, а крестьяне, стало быть, его землю обрабатывают. Всё по справедливости. А сейчас – не так. Так что мой вам совет: поскольку больше барской усадьбы нету, и землица хозяйская промеж крестьянами поделена будет, идите на все четыре стороны.
– А что это я из родного села уходить должен? – хмуро возразил Никита. – У меня и дом здесь, после смерти родителей остался. Никуда я не пойду!
– Так и оставайся! Мы же – за свободу! Землю мы тебе для прокорма выделим.
– Кто это «мы»?
– Кто-кто… Крестьянский комитет. Он землю делит по справедливости – сколько человек в семье, столько и земли. Стало быть, пока ты один – небольшой надел получишь. А как семьёй обзаведёшься, так и расширишься. Мы за то, чтобы «чёрный передел» регулярно проводить, как это ещё при прадедах наших повелось. Этак по справедливости будет.
– Простите, – вмешался Илья, – время позднее. Я прошагал целый день. Устал. Мы можем лечь отдыхать?
Вожак метнул на послушника недоверчивый взгляд и нехотя произнёс:
– Отдыхайте. Утро вечера мудренее.
Когда толпа освободила помещение, Афанасий Матвеевич бросился к дверям, задвинул засов и, сорвав повязку, опустился на пол и, обхватив руками голову, бессильно и беззвучно зарыдал. Дворовые топтались вокруг него, не зная, как утешить.
– Спасибо вам, родные мои! – с чувством произнёс бывший помещик, когда пришёл в себя. – Не выдали…
– Как можно, Афанасий Матвеевич… Вы всегда к нам добры были…
– Всё по ветру пущено! – с болью произнёс хозяин. – Ничего не осталось… Бездомный я теперь… – он махнул рукой.
– Что делать-то будете? – осторожно спросил один из слуг.
– Не знаю, – искренно ответил бывший помещик, пожимая плечами. Однако вопрос вывел его из горького оцепенения и заставил призадуматься.
– Положим, здесь мне оставаться опасно, – стал он рассуждать. – Стало быть, уйду я. В Петербург поеду, то бишь, в Петроград… Сниму деньги, вклад у меня в банке, в лучшие времена, до войны ещё, положил. Ну, а квартирка у меня там есть небольшая… Сейчас сын мой сдаёт её, что ли… Не интересовался… А если сдаёт, стало быть, скажу ему, что освобождать квартирку-то надо. Для отца. Ох, расстрою его… Но – что делать?.. Вот. Пока так. Ну, а там видно будет… Ты, Илья, когда в путь отправишься?