Апокалипсис: Пролог
Шрифт:
– Я была на этой выставке! – подхватила Лиза. – Это гениально! Только мне больше понравился чёрный круг. Он такой… как всевидящее око, чёрное око, которое за всеми нами наблюдает.
– Наблюдает и злорадствует! – подхватил Захар. – И глумится над нами!
– На меня больше впечатления произвёл чёрный крест, – перебил его Велимир. – Он такой зловещий…
– Ничего в нём зловещего! – возразила Лиза. – Так, кривенький, кособокий крестик.
– То и зловещее, что крест – и кривой.
– Господа, – вмешался в
– Ах, да, забыл предупредить, наш князь – верующий, – язвительно улыбнулся Егор.
– Верующий? – машинально повторила Лиза.
– Веееерующий? – иронично протянула Матильда.
– Верующий? Какая прелесть! – закатил глаза Велимир. – Писать его, писать однозначно! Босиком, в распахнутой косоворотке, а на шее – этакий сермяжный крест на верёвке… Князь, простите, только внешность ваша уж больно крестьянская.
– Так я и есть крестьянин, – возразил Ваня.
– Князь большую часть жизни прожил в деревне, в крестьянской семье, – заметил Егор, сладострастно впиваясь в бутерброд с бужениной.
Захар пренебрежительно заметил:
– Сейчас быть верующим совершенно не модно и не современно! В наше-то время, когда наука так далеко продвинулась, быть верующим – это просто мракобесие.
– Но он же из деревни, – возразила Лиза.
– Ну так что, что из деревни? – обиделся Ваня. – В деревне тоже есть просвещение. Я и про теорию этого… Дарвина, слышал.
Слова его потонули во взрыве хохота охмелевших гостей.
– Глядите-ка! Прогресс уже и до деревни докатился.
– Господа! – вмешался в общую беседу до сих пор хмуро молчавший семинарист Игнат, выглядевший самым трезвым и задумчивым в этой компании. – Коли речь зашла о религии, то уместно будет мне вставить своё скромное слово.
– Говори, Игнат, режь правду-матку!
– Когда вы говорили об искусстве, я молчал, я не знаток, а коль речь зашла о религии, то позволю себе высказаться. Итак, господа, со всей ответственностью заявляю – Бога нет!
– Браво, Игнат! – раздались аплодисменты.
– Как – нет? – опешил Ваня, шокированный богохульством человека, готовящегося принять священнический сан.
– А вот так – нету, и всё тут! – развёл руками Игнат.
– Вы учитесь в семинарии… – начал было Ваня.
– И что? В семинарии я овладеваю ремеслом, таким же, как ремесло сапожника, или кузнеца, или портного… Это ремесло поможет мне заработать на хлеб насущный.
– Но как же: быть священником – и не веровать?!
– Милый мой, скажу вам страшную вещь: у нас в семинарии никто не верует, и не только молодёжь, но и преподаватели. И мы, семинаристы, тоже проникнуты прогрессивным духом времени. Например, мы у себя в семинарии тоже устраиваем забастовки.
– Забастовки? – машинально повторил Ваня.
– Да-с! Забастовки! Например, последняя забастовка была нами устроена во время поста, мы протестовали против того, что нас закормили киселём.
– Киселём?
– Представьте! Нет, я ничего не имею против киселя, но когда кисель на завтрак, кисель на обед, и так каждый день… Позвольте, это уже нарушение наших человеческих прав и свобод! Я вообще не понимаю, к чему эти посты? Разве что дань традиции… Католики, кстати, не постятся.
– Так что же, можно не поститься?
– Абсолютно! Это я вам как будущий служитель культа говорю. Судите сами, эти посты придумали особо фанатичные люди. Я не фанатик, и даже не верующий, так чего ради я должен отказывать себе в полноценном питании?
– Вот-вот, давайте есть и пить, потому что всё равно все умрём, – подхватил Захар.
– Вообще-то это слова апостола Павла, – снисходительно заметил Игнат. – И хотя высказаны они были с иронией, тем не менее я могу повторить их уже безо всякой иронии. И я говорю: господа, давайте есть и пить, потому что все мы умрём!
– Все мы умрём! Ах, какая прелесть! За это надо выпить! – подытожила Лиза. А Глафира с готовностью разлила по бокалам вино.
– Но послушайте, – не унимался взволнованный Ваня. – А как же причастие?
– В церковных циркулярах сказано, что достаточно причащаться один раз в год для того, чтобы считаться благонадёжным гражданином.
– В чём же благонадёжность?
– В том, милейший князь, что у нас православие – это государственная идеология, у нас религия связана с государственным устройством. А потому тот, кто причащается реже одного раза в год, считается вольнодумцем. Скажу больше: в каждом приходе священникам предписано отслеживать такие подозрительные элементы и выяснять, что у них на уме. А где можно выяснить? На исповеди.
– А как же тайна исповеди?
– От выше стоящих инстанций не должно быть тайн.
– И что – пишут?
– Пишут. Читают ли то, что они пишут? Это другое дело. Скорее всего, подшивают и кладут на полку пылиться. Бюрократия-с… Господа, сейчас везде одно сплошное вольнодумство. И оно не просто не пресекается, оно распространяется повсюду, как эпидемия, уже все охвачены им, и низы, и верхи, особенно верхи, даже власть предержащие.
– Зато жить теперь интересно – свобода! – подхватил Захар.
– То есть, это что получается, я могу посты не соблюдать, в церковь не ходить, и мне ничего за это не будет? – соображал Ваня.
– Ничего-с! Ровным счётом ничего-с! Доказательство – все эти милейшие люди… Господа, когда вы в последний раз были в церкви?
– Я уж и не помню. В детстве, – сказала Лиза.
– В прошлом году на Пасху, – подхватила Матильда и смущённо добавила: – я по привычке, больше не хожу.
– А чего туда ходить, если Бога нет? – пожал плечами Велимир.
– А если всё-таки, это, – не сдавался Ваня, – если всё-таки Бог – есть?