Апокалипсис
Шрифт:
Кому-то наши пытались помочь; давали тюрвинги. Волшебные инструменты, меняющие реальность.
У многих защита оказалась слишком ненадежной. Они утратили свой «режим».
Кто-то добровольно отринул свою сущность.
А кто-то, вроде меня, успешно вывел свой вариант мира за пределы ограниченности.
Моя Земля, свободный вариант.
В ней всё ещё слишком много от Эльми. Этот мир всё ещё работает на его логике, но теперь всем живущим открыты любые возможности.
Пока что этот мир — один в собственной Вселенной, капля в океане Супервселенной
Но и эта Вселенная теперь будет расширяться и расти, безо всяких искусственных ограничений, без единого замысла.
В каких-то вероятностях новая Земля найдёт другие цивилизации. Будет строить звёздные союзы и империи. Перерастёт их, выйдет за границы познания, и рассеется в Супервселенной новыми полноценными обитателями.
А кто-то, скорее всего, придумает магию. Вещи, которые были невозможны в мирах Эльми. Они сформируют отдельные ветви реальности. Там миры будут расти на гигантских деревьях, на планах бытия. Или в пузырях. Это не так важно — важно, что они тоже добьются свободы; неограниченной свободы самому творить свой мир и будущее.
Я осознал, что вырвался.
Теперь я был свободен. Я освободил целый мир, целую ветвь реальности. Теперь я снова жил полной жизнью.
Я был свободен. И мог просто уйти.
Я хотел уйти.
Я почти ушёл.
И ушёл бы. Если бы не слабый отзвук моей бывшей человеческой оболочки, которую когда-то звали Гришей.
Он/я был любопытен. Он почему-то думал о Веде. Девушке из параллельного варианта вселенной Эльми. Вспоминал её мир, где были его статуи, а он считался героем, защитником от страшного Хаоса. О том, как она почти потеряла свою сущность, свой «режим»; почти перестала быть той, кем есть на самом деле. И о том, что он может помочь ей вернуться. Или хотя бы рассказать правду.
А потом он вспомнил «Книгу Ветра и Крови». Забытые главы, которые редко встречались в основных изданиях. Почти апокриф. О том, кто выиграет бой, если силы будут равны.
Мужчину держат в этой жизни три вещи: настоящий друг, любимая женщина и ребёнок. Он несёт ответственность за всех троих. Но если у него нет хотя бы одной из этих опор — он проиграет бой. Возможность прекратить земные страдания будет слишком соблазнительной.
И когда Гриша встал перед выбором: вернуться домой; снова стать тем, кем он был всегда — или же остаться человеком, в этом моменте времени — он выбрал второе. Потому что не мог поступить иначе.
Его удержал мальчишка, не такой уж и маленький, но всё ещё ребёнок, случайно спасённый на дороге посреди конца света.
И я, бесконечно более могучий и разумный, чем он, вынужден был подчиниться. Потому что не мог предать себя и свои принципы.
Мы снова стали единым целым.
Гриша, когда вернулся на корабль, ещё долго не мог говорить; не имел возможности рассказать свою историю. Потому что никак не мог вспомнить, каково это — снова загнать себя в рамки языка.
Но он/я выполнил обещание, данное Эльми. Тут не нужен был язык. Он/я взял его за руку и показал то, что знал
Эльми не исчез в тот же момент. И я знал, почему. То понимание, которое он получил, могло уничтожить мотивацию его основной сущности. Прекратить существование того мироздания.
Я надеялся на это, но здешний Эльми был всего лишь марионеткой. Аватаром.
И он поступил так, как был запрограммирован.
Он вышел в шлюз, не надев скафандр. И этот поступок вызвал уважение и у меня, и у Кая — потому что соответствовал морали «Книги ветра и крови».
А потом я, как почти нормальный Гриша, наконец, обнял Катю и Пашку, и Кая. И, наконец, снова научился говорить.
У меня рождался новый план. Слишком прекрасный, чтобы оставить его просто мечтой.
13
— Для чего ты привела меня сюда? — спросил я вслух.
Тут было красиво; даже красивее, чем можно судить по фото или видео. На них не хватает здешнего воздуха, хрустящего от свежести и солнечного света.
Я стоял на берегу обрыва, а внизу, подо мной, был фьёрд. Полоска моря, которая врезалась в сушу на много километров. Там, внизу, был городок. Сейчас, конечно, брошенный и тёмный. Если бы я хотел, то мог бы узнать, скольким детям удалось из него спастись. Но я не хотел.
«Тут точно безопасно?» — подумал я.
«Конечно, — ответила Гайя, — я научилась питаться радионуклидами. Я стала сильнее, и смогла очистить нашу планету».
«Спасибо».
«Гриша, я не думала, что ты поймешь сразу, — сказала мысленно Гайя, — но, возможно, сможешь почувствовать».
Я закрыл глаза; втянул воздух, отдающий морской солью. Нет, ничего — только странное предчувствие близкого чуда, которое не покидало меня после того, как я вернулся.
— Извини, — сказал я.
— Это то самое место, — пояснила Гайя; теперь она тоже заговорила вслух, через наушник, который я не снимал во время вылазок наружу.
Теперь я понял. Столько миллионов лет прошло; то болото стало горами. Эмоциональный след, конечно, стёрся.
— Я была незапланированной флуктуацией, — продолжала Гайя, — случайностей в странном мире, который создал Эльми. И я чувствовала себя чужой.
— Скорее всего, ты бы смогла вырваться наружу, — ответил я, — но без людей.
— Да. И я была бы совсем другой. Дикой. Неизвестно ещё, чем бы всё закончилось, всё-таки место, где я появилась на свет, наложило свой отпечаток.
— Давай не будем о грустном, — попросил я, — тут… как-то спокойно. Я душой отдыхаю. Так легче принять то, что случилось, и то, что предстоит.
— Хочешь, я покажу тебе один из возможных вариантов? — спросила Гайя, — если не боишься, конечно.
— Чего боюсь? Тебя? — я усмехнулся, — да брось.
— Того, что слишком увлечёшься. И захочешь туда.
— Так разве это плохо? — я пожал плечами, — показывай, конечно.
Я почувствовал, что взлетаю. Меня подхватил лёгкий ветерок, и понёс вниз, где лежала маленькая рыбацкая деревушка.