Аполлон-13

Лоувелл Джим

К несчастью, стрелка индикатора приборной панели вообще не могла подняться выше 27 градусов. Учитывая малую величину вероятности того, что температура внутри бака поднимется так высоко, конструктор, проектировавший приборную панель, не видел причины задирать верхний предел индикатора выше 27 градусов. Так что дежуривший в ту ночь инженер не знал и не мог знать, что из-за приваренных контактов термостата температура в этом баке поднялась выше 500 градусов.

Нагреватель проработал большую часть вечера, а стрелка индикатора все время показывала температуру не выше 27 градусов. По завершении восьми часов, как и ожидали инженеры, причинивший эти неудобства жидкий кислород полностью испарился, а вместе

с ним почти полностью испарилась тефлоновая изоляция внутренних электрических проводов бака. И теперь пустой бак был изнутри покрыт паутиной оголенных проводов, которой скоро предстояло погрузиться в самую огнеопасную жидкость на свете - в чистый кислород.

Семнадцатью днями позже в космосе, на расстоянии 200 тысяч миль, Джек Суиджерт выполнил самую обыкновенную ежедневную команду Земли: включил вентиляторы на перемешивание кислородных баков. В предыдущие два раза вентилятор работал нормально. Однако на этот раз между оголенными проводами проскочила искра, запалив остатки тефлоновой изоляции. Мгновенный рост температуры и давления разорвал самую уязвимую часть бака - его горловину. 130 кг чистого кислорода превратились в газ и сорвали внешнюю панель модуля и вызвали удар, так напугавший экипаж. Отброшенный кусок обшивки попал в главную антенну орбитального модуля, вызвав те таинственные переключения каналов, о которых офицер наземной связи докладывал тогда же, когда экипаж говорил об ударе и вибрациях.

Хотя бак номер один не был поврежден взрывом, он имел общие трубы со вторым баком, поэтому его содержимое тоже начало истекать в космическое пространство через разорванные магистрали. Что было еще хуже, сотрясение от взрыва перекрыло вентили, через которые топливо подавалось на некоторые реактивные стабилизаторы системы ориентации, в результате чего те оказались полностью неработоспособными. Поскольку корабль болтало как от самого взрыва, так и от утечки из бака номер один, автопилот стал включать стабилизаторы, пытаясь выровнять положение. Но это не помогло, так как часть стабилизаторов не функционировали. Когда Лоувелл перешел на ручное управление ориентацией, дело стало не намного лучше. Через два часа корабль «сдох» и беспомощно дрейфовал.

Все сказанное оставалось лишь теорией до тех пор, пока проведенные испытания не подтвердили инженерное чутье членов Комиссии Кортрайта. В вакуумной камере Космического Центра в Хьюстоне специалисты включили нагреватель бака именно так, как он был включен на «Аполлоне-13», и выяснили, что контакты термостата реально приварились. Затем они оставили нагреватель под напряжением на такое же время, как это было сделано на «Аполлоне-13», и обнаружили, что тефлоновая изоляция проводов, действительно, испарилась. Наконец, они включили аналогичное перемешивание содержимого бака и установили, что из-за искрения проводов образец бака лопнул возле горловины, одновременно вырвав боковую панель макета сервисного модуля.

Другой загадкой оставалось непонятное снижение траектории на обратном пути к Земле, и разобраться с ней поручили ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЮ. Как заключили операторы, «Водолей» уводила с курса не утечка из разрушенного бака или магистрали, а пар, вырывающийся из его системы охлаждения. Прежде никто не замечал, чтобы струйки пара из водяного испарителя ЛЭМа нарушали его траекторию. Это связано с тем, что обычно ЛЭМ не включали до выхода на лунную орбиту, когда он был готов отстыковаться от главного корабля и начать спуск на поверхность Луны. На таком коротком отрезке траектория модуля просто не успевала серьезно отклониться. Однако на 240'000-мильном пути домой эта, почти незаметная тяга, внесла изменения в полетный план, вытолкнув траекторию из коридора входа в атмосферу.

Комиссия Кортрайта обнародовала свои выводы поздней весной. Она полагала,

что эти проблемы были только техническими, и сокрушалась по поводу того, что они вообще произошли и что над «НАСА», по меньшей мере, уже маячили призраки трех астронавтов, вечно обращающихся вокруг Земли в мертвом корабле.

Большинство космического сообщества Хьюстона восприняли этот доклад в штыки, но среди них не было Джима Лоувелла, Джека Суиджерта и Фреда Хэйза. К моменту публикации в стране не было этих людей, жизнь которых едва не прервалась от сваренных контактов термостата, неправильно откалиброванного термометра, взорванного бака и утечки из испарителя. Они находились в мировом турне, запланированном Агентством, как последняя работа, связанная с их экспедицией.

Прошло восемь месяцев после возвращения экипажа «Аполлона-13» из этого турне доброй воли и на Фра-Мауро стартовал «Аполлон-14», снабженный новыми термостатами, проводами с улучшенной изоляцией и третьим кислородным баком, установленном в отдельной секции сервисного модуля. На протяжении почти всего полета Джим Лоувелл торчал в Центре управления, безучастно наблюдая, как Эл Шеппард и Эд Митчелл оставляют следы на предгорьях Фра-Мауро, где уже никогда не суждено побывать ни ему, ни Фреду Хэйзу. Вскоре после этого Лоувелл, выбывший из списка претендентов на лунные полеты, покинул программу «Аполлон» и перешел в программу «Шаттл», которая тогда только набирала обороты. Там он занимался с подрядчиками, разрабатывавшими приборную панель кораблей новой серии.

Как-то раз, когда Лоувелл был на заводе «МакДоннелл Эйркрафт» в Сент-Луисе, разбираясь с чертежами, электрическими схемами и макетом панели, он оглянулся вокруг себя. И его осенило, что на этом самом заводе, в этой самой комнате он уже работал пятнадцать лет назад, когда, будучи молодым моряком, выпускником Пакс-Ривер, помогал проектировать приборную панель для нового самолета «Ф4-Эйч Фантом». Он вдруг осознал, что, совершив несколько серий полетов, включая два огненных старта на земную орбиту и два чуть подальше - в окрестности Луны, он замкнул круг. Этой же ночью Джим Лоувелл сел в «Т-38» и вернулся домой к своей семье в Тимбер-Коув. На этот раз навсегда.

Незадолго до полудня в Сочельник в дом Джима и Мэрилин Лоувеллов в Хорсшу-Бэй прибыли последние члены семьи. Их появление было таким же шумным, как и всегда после рождения пятого, шестого и седьмого внуков. Первыми в дверь вошли шестнадцатилетняя Лора, четырнадцатилетний Скотт и девятилетняя Каролина. За ними более спокойно проследовали Томас, двенадцати лет, Джимми, восьми, и Джон, четырех лет. После них зашли измученные родители. Маленькая Элли, которая недавно угомонилась, в присутствии новых людей снова оживилась и поползла заниматься своим сокрушительным изучением хрупких вещей в этом доме. Прозвучали приветствия, вещи были брошены в угол, и, как и предвидел Лоувелл, один из его внуков, Джон, помчался в кабинет. Лоувелл не мог припомнить ни одного визита, когда бы эта обитая деревом комната, с похожими на игрушки сувенирами, не притягивала к себе Джона. И каждый раз Лоувелл волновался, когда его внук видел в этих безделушках больше чем игрушки.

Сегодня Лоувелл позволил Джону несколько минут поиграть в одиночку, а потом прошел за ним. Как бывало и прежде, Джон стоял перед глобусом Луны, находившимся в углу комнаты. Глобус был большим - около метра в диаметре, и на нем были отображены мельчайшие детали лунной поверхности. В тех местах, куда в разные годы совершались пилотируемые или автоматические посадки космических аппаратов, к сфере были приклеены пятнадцать маленьких бумажных стрелок. Среди них были американские зонды «Рейнджер» и русские аппараты «Луна», американские «Сюрвейеры» и русские «Луноходы». И, конечно, здесь были американские «Аполлоны».