Апостол Павел
Шрифт:
Что же касается Петра, апостола, несшего веру обрезанным, как Павел нес ее язычникам, то он все время был в пути. Вместе с женой он обошел Сирию, неся слово Божие иудеям, и только им. Тот самый Марк, что некогда сопровождал Павла, теперь не расставался с Петром. В течение многих лет Марк слушал, как первый из апостолов рассказывал об Иисусе. Из памяти Петра слова Господа перейдут к Марку. После смерти Петра его попросят все записать. Так родится первое Евангелие.
Антиохия. Никто — даже сам Павел — не зафиксировал, что он почувствовал, вернувшись в город, где когда-то решилась его судьба. Можно поверить, что на него нахлынула горечь при воспоминании о столкновении
Какое удовлетворение испытал Павел, когда до него дошли известия из Эфеса! Как же он встревожился, когда оказалось, что у Акилы и Приски возникли серьезные сложности! Некто Аполлос, еврей, уроженец Александрии, приехал в город. Говорили, что он мудр, красноречив, сведущ в Писании и обладает такой уверенностью, что сбить его с толку невозможно. Его приняли в синагоге, где он представился как человек, знающий об Иисусе и о «пути Господнем». Акила и Приска услышали, как он исторгал потоки красноречия, повествуя об Иисусе, хотя явно знал лишь крохи, да и то сомнительные. Что делать? Как не позволить распространять ложную историю о Мессии? Акила и Приска обратились за советом к Павлу. Он решил, что это дело относится к разряду неотложных. Так началось его третье путешествие.
Павел решил отправиться посуху, что объяснялось его настойчивым желанием проверить, выжили ли «его» церкви. Лето 52 года, жаркое, изнуряющее, и тысяча сто километров пути. Павлу пришлось пройти его.
Он обратился к Тимофею, и тот согласился сопровождать наставника. Они ненадолго остановились в Тарсе, для Павла этот город был как порт приписки для корабля. Интересно, были ли живы тогда его родители? Об этом нам ничего не известно. В тот момент, когда они прошли Киликийские Ворота и пересекли Тавр, Павлу исполнилось сорок пять лет: этот возраст означал приближение старости.
Путники задыхались от раскаленного воздуха; как могли, пытались спасти от солнца обожженные глаза; обливались потом и шагали, чувствуя, как горят ступни. Лишь в Ликаонии им удалось немного отдохнуть. Павел встретился со своими учениками в Листре, дошел до Иконии, побывал в Антиохии Писидийской. Похоже, он обнаружил некоторые колебания в умах дорогих его сердцу галатов. Серьезный конфликт, который позднее возникнет среди галатов, позволяет предполагать, что уже в то время наметилось смущение в умах.
Чтобы добраться до Эфеса — а он так туда торопился! — Павел выбрал верхнюю долину Лика. Двое путников двинулись по описанной Страбоном дороге, проложенной у подножия гор. Обратили ли они внимание на стада чернорунных овец, шерсть которых так ценилась? От Страбона, а также от Плиния нам все известно о торговле туниками и плащами, изготовлявшимися прямо на месте, о задействованных лаодикийскими банками капиталах и их процветании. Все это было с детства близко Павлу, выросшему среди ткачей. Они прошли через Магнесию и Траллы. Игнатий позднее напишет, что в обоих городах есть христианские общины, возникновение которых связано с именами Павла и Тимофея.
Павел и Тимофей прошли по долине Меандра, потом по долине Кестра и в конце лета 52 года достигли цели.
Павел остановился у Акилы и Приски. В их мастерской появился еще один работник. Плутарх и Афиней сообщают, что Эфес славился своими палатками.
Павел так и не встретился с евреем Аполлосом, чье появление так встревожило Акилу и Приску. Они были уверены,
Если Эфес чаще, чем любой другой город, упоминается античными авторами, то причина этого — храм Артемиды. Наверняка Павлу, который на три года стал жителем Эфеса, хоть раз да приходилось пробираться через бурлящую, кричащую толпу, стремившуюся к самому прославленному языческому храму Азии. Даже по описаниям и рисункам можно представить, какое потрясение испытывали паломники при виде храма: он превосходил по площади Парфенон в четыре раза, сто двадцать семь ионических колонн выстроились на 190 метров в длину и на 55 метров в ширину. В VI веке до н. э. понадобилось богатство Креза, царя Лидии, чтобы завершить строительство этого потрясающего сооружения. Отделка была поручена Праксителю и Фидию. Весь античный мир был в восторге от этого сооружения, причислив храм Артемиды к семи чудесам света.
Люди стремились увидеть изображение богини Артемиды. Путешественники падали ниц перед статуей, и из груди их вырывался крик: «О великая Артемида Эфесская!» Сегодня трехметровой статуей богини можно любоваться в музее Эфеса. Потрясает не столько размер статуи, сколько невероятные сексуальные символы, покрывающие тело Артемиды. Долгое время считалось, что выпуклости, которыми усеяно мраморное тело, это груди; говорили даже о богине с тысячью грудей. Другие, призвав на помощь воображение, видели в них яйца. В наши дни принято иное объяснение: якобы это тестикулы быков, которых приносили в жертву Артемиде. То, что Артемида почиталась как символ плодородия, что ее, девственницу, считали покровительницей беременных женщин, не должно никого удивлять. Что же осталось от всего этого великолепия в XXI веке? Одна-единственная колонна среди разбросанных и изъеденных временем обломков.
Отныне каждый день апостолу приходилось пробираться между гадальщиками, бродячими флейтистами, мимами, заполонившими улицы Эфеса, лавочниками и торговцами предметами культа. Археологи находили сувениры, которые продают паломникам по всему миру: глиняные статуэтки богини, серебряные копии храма, медальоны, украшения. Если паломники не желали заходить в лавки, торговцы пытались затащить их туда силой. Можно представить реакцию Павла, когда его волокли в лавку, а такое случалось неоднократно. Раздражение, которое иногда сквозит в его посланиях, неизбежно сменялось негодованием.
К вечеру обитатели города, жаждавшие прохлады, взбирались на верхнюю агору, господствовавшую над морем. Я представляю, как Павел, наконец-то умиротворенный, обводил взглядом чудесный залив, простиравшийся у его ног. Невозможно представить гавань, которая лучше бы защищала множество кораблей из разных стран: два скалистых массива — гора Пион и гора Коресс — закрывают ее с обеих сторон. Лизимах, наместник Александра, соединил их восьмиметровой стеной, окончательно закрыв город от алчности завоевателей.