Апостол Смерти
Шрифт:
Ещё немного, и вокруг меня простилается оживлённый Норильск, «жемчужина Заполярья», «крупный центр цветной металлургии», и один из самых загрязнённых городов мира, подверженный экологической катастрофе.
Я иду по тротуару — порядком надоело проходить сквозь машины, всё-таки, к таким экстраординарным ощущениям я ещё не привык. Люди щурятся от ветра, подростки идут без шапок, дурачатся и делают вид, что им совсем не холодно. И никто не обращает внимания на шагающего по улицам мертвеца. А я всё брожу и брожу, не чувствуя ни усталости, ни холода, ни
Зачем я здесь?..
Не знаю, сколько времени я блуждал по городу, заглядывая в лица живых. Почти ни одна мысль не зародилась в моей голове. Я смотрел и слушал, но мозг даже не пытался анализировать поступающую информацию, и, если честно, меня это полностью устраивало. Суета утомила меня при жизни, и теперь, бродя в одиночку, как раньше, я просто наслаждался своим мёртвым покоем.
А для других жизнь продолжалась. Все куда-то спешат, кто-то решает по сотовому рабочие и бытовые моменты, кто-то тащит тяжёлые пакеты или стройматериалы для ремонта своих берлог. Вот пробегает супружеская пара с коляской, рыча друг на друга под истерический плач младенца. Там задрипанный алкоголик тянет к молодому парню дрожащую руку, прося мелочь «на проезд».
Вот она, ваша жизнь. Всё, ради чего вы так мечтали скорее вырасти из сказочного детского возраста и жить, «как хочется». Чем же вы так не довольны? Ваша сказка закончилась, и началась взрослая жизнь, разве не этого вы хотели?
Редкие карликовые деревца и кусты Ленинского проспекта покачивали на ветру голыми ветками. Солнце скрылось, и бетонный город опутала ещё более депрессивная серость. Я взглянул на небо и не увидел ни одной тучи или облака. Это трубы промышленных заводов выбрасывают в атмосферу гигантские столпы газа, что ползут по небосводу, как тяжёлые куски ваты по отравленной воде.
Только тогда я и заметил, что в воздухе стоит едва заметный голубоватый туман, а некоторые горожане прикрывают лица в попытке спастись от кислого привкуса серы во рту и щекотания в горле, вызывающего сухой кашель. За это я и не люблю центральный район. Завод по выработке облаков здесь всегда работает исправно.
Электронный циферблат на здании управления комбината показывал мне приближение вечера и четыре градуса по Цельсию со знаком минус.
А вокруг голоса и обрывки разговоров.
— Сегодня что, двадцать второе?
— Двадцать третье. Суббота.
— Точно! С этим дурацким графиком работы вообще выбило из жизни…
Я остановился. Из всех разговоров вокруг меня я расслышал обрывок именно этого.
Двадцать третье мая. Я не подсчитывал в уме — цифра сложилась сама, будто бы мой мозг был калькулятором, и я осознал — сегодня сорок первый день после того, как меня не стало. Выбило из жизни.
Минуло ровно сорок дней, и вот, я снова здесь. Почему? Зачем? Вряд ли все усопшие возвращаются по истечении религиозного срока, ведь тогда бы весь православный мир был заполнен душами мёртвых, а я здесь
Я стал оглядываться по сторонам, пытаясь убедиться, что меня окружают исключительно живые. Несколько раз становился на пути людей, и они проходили сквозь меня, как через пустое место, коим я в какой-то степени и являлся, и ни одна живая душа не поразилась этому зрелищу.
Умиротворение начало покидать меня. Мысли судорожно забили кулаками по черепной коробке, едва не затмив мой мёртвый рассудок. Ведь так не может продолжаться вечно. Не бывает так, что дух умершего блуждает по миру живых до скончания веков, прекрасно осознавая всё, что происходит вокруг.
Или бывает? Мои представления о не упокоенных душах ограничиваются только фрагментами фильмов ужасов, и ни в чём оставаться уверенным я не могу.
Что я знаю о сорока днях? К своему стыду, почти ничего. Я не крещённый, но слышал от кого-то, что по окончанию этого срока происходит взвешивание грехов и добродетели усопшего, а затем решение дальнейшей судьбы его души. Какой же приговор вынес мне Отец Небесный? Я мог бы предположить, если бы только знал, что происходило со мной все эти дни, но память была чиста. Этот период просто вырезали из моей истории остро заточенными ножницами, вот только кому принадлежала держащая их рука, Богу или дьяволу, мне оставалось лишь гадать.
— Это не важно, — сказал я сам себе, пока несколько человек проходили сквозь меня. — Не важно.
И медленно побрёл дальше. В никуда.
— Важно одно — зачем я здесь. Для чего был возвращён, и что должен сделать, чтобы пойти дальше, куда бы это «дальше» меня ни привело. Ничего же не происходит просто так, значит… Это определённо что-то значит.
Я рассуждал вслух, пусть в своих рассуждениях и топтался на месте. Просто собственный голос действовал успокаивающе, создавал иллюзию жизни, как будто бы я оставался частью этого мира, и мысль о том, что в нём нет для меня места, уже почти перестала напоминать о себе.
А вообще, это оказалось даже приятным — болтать с самим собой посреди оживлённого города и не бояться, что кто-то примет за психа. Давайте откровенно — кому не надоело ущемлять себя ради того, чтобы люди, до которых вам нет никакого дела, не приведи Господи, косо на вас не посмотрели?
Вдруг меня начал распирать смех, и впервые в жизни я даже не подумал его подавить. В жизни! Я расхохотался во весь голос, истерично замахал руками, как крыльями, стал орать на прохожих, но всем было плевать.
— Кому-нибудь вообще есть дело?! Ты меня слышишь? — Защёлкал пальцами перед лицом проходящего мужчины. — А ты? Эй! — Рявкнул в лицо болтающей по телефону женщины. — Да пропадите вы пропадом! Почему-меня-никто-не слышит?!
— Вот псих!
Я застыл с раскрытым ртом и резко обернулся.
Первое, что я увидел, был чёрный гроб с перевёрнутой звездой в круге. А потом, приглядевшись, понял, что это рюкзак-торба на спине удаляющейся девушки.
Она… это мне?!
— Эй, — ошарашено выдохнул я. — Эй, подожди!