Апостол
Шрифт:
Если бы Павел оставался в Фессалониках столько, сколько хотел, он, вероятнее всего, направился бы потом на запад по Виа Эгнация к Иллирийским берегам Адриатики. Проповедовав там Евангелие, он пересек бы Адриатическое море и отправился в Рим. Но теперь Рим был закрыт для путешественников-иудеев, и к тому же Павел не хотел уходить слишком далеко от Фессалоник. Хотя он сам учил, что Святой Дух не оставит юную церковь, его слишком волновала судьба своих духовных детей — он хотел знать, закончатся преследования христиан с его уходом или нет. Поэтому Павел решил идти в Верию — небольшой городок у подножия Олимпа, известный прохладным климатом в жаркое время года. В Верии, как правило, находили убежище изгнанники, бежавшие из Фессалоник: обвинения часто оказывались ложными, и они могли быстро вернуться в родной город. Зимой, когда снега покроют перевалы, Павел надеялся вернуться к своим ученикам.
Путь в Верию занял три дня. Городок мирно покоился среди величественных гор. Внизу открывался вид на море, а наверху видно было ущелье, в котором брала свое начало быстрая река. В Верии была синагога; Павел и Сила не упустили возможности проповедать благую весть.
Их приняли по-дружески. Старейшины не разделяли предрассудков своих коллег из Малой Азии, и Павел, как пишет Лука, счел их "благомысленнее фессалоникских", так как они "приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так. И многие из них уверовали, и из Еллинских почетных женщин и из мужчин немало". В Верии не было нужды искать безопасного места, где можно было бы проповедовать и учить — сама синагога стала центром христианской веры. Неожиданно, когда сердце Павла, оторванного от учеников, было полно горечи и страдания, в этом маленьком городке он нашел то, что давно искал — синагогу, ставшую под знамена Иисуса.
В Верию прибыл Тимофей и принес добрые вести: несмотря на преследования, о которых предупреждал Павел, фессалоникийцы остались крепки в вере. Но Павел беспокоился — он боялся, что преследования станут еще более жестокими, и обращенные потеряют самообладание. Примерно на пятнадцатый день пребывания в Верии все планы апостолов снова были нарушены. Иудеи из Фессалоник, услышав об успехе проповедников в Верии, обезумели от ярости и прибыли, чтобы расправиться с ними. Увидев, что старейшины местной синагоги не разделяют их чувств, они стали разжигать страсти, надеясь, что Павла убьют во время волнений. Христиане из Верии видели, что жизнь апостола висит на волоске, и поспешили тайно вывести его из города, пока не начался погром. Сила и Тимофей остались в Верии.
Павел все еще надеялся вернуться в Фессалоники, и поэтому ждал на берегу моря, в небольшой гавани, пока его посыльный ездил в город проверить, как складывается обстановка. Гонец вернулся с плохими известиями. Павел писал через несколько недель: "Мы же, братия, бывши разлучены с вами на короткое время лицем, а не сердцем, тем с большим старанием желали увидеть лице ваше. И поэтому мы, я Павел, и раз и два хотели придти к вам; но воспрепятствовал нам сатана".
Наступала зима. Павел не мог больше бродить по Македонии и ждать. Братья из Верии просили его отправиться с ними морем в Афины. Там он будет, по крайней мере, в безопасности — надо ехать, пока его не выследили.
С корабля видны были легендарные горы Греции: далекий, но ясно видный в утреннем свете Олимп, за ним Осса и Гиганты-скалы, будто пытающиеся подняться на соседний Пелион в надежде взобраться на небо. Друзья из Верии указали Павлу на Оссу и лесистый Пелион. Древний миф мало интересовал его; Христос пришел очистить мир от ложных богов, и Он победит, несмотря на то, что апостолы Его вынуждены скрываться и бежать. На следующий день корабль вошел в длинный, узкий залив, отделяющий остров Эвбею от материка. Здесь не бывало сильных штормов, и не нужно было заходить на ночь в гавань. Наутро путешественники обогнули мыс Сунион, на котором высился огромный мраморный храм Посейдона — бога морей, которому молились и приносили жертвы греческие моряки. На залитом солнцем склоне ясно видны были жрецы в белых одеждах. На палубе молились моряки. Роскошный храм, казалось, насмехался над бедным изгнанником, смотревшим с корабля и произносившим другую, чуждую всем молитву.
Корабль приближался к Пирею. Впервые, издали, Павел увидел Афины — языческую красоту Акрополя и Парфенона, мрамор огромных колонн, ясно различимых даже с большого расстояния: холодный, надменный вид, полный презрения к дерзкому пришельцу.
Христиане из Верии проводили Павла по запруженной повозками дороге, ведущей из Пирея в Афины. Вдоль дороги тянулись полуразрушенные оборонительные стены; вход в Афины перекрывали большие двойные ворота. Павел нашел кров и пищу, но не нашел покоя. Сердце его осталось там, в Македонии. Он боялся, что ученики дрогнут, не выдержат. Павел сам выдержал столько испытаний и несчастий, что должен был, казалось, убедиться наконец в непоколебимой мощи Христа перед лицом любых человеческих злодейств. Но, как ни удивительно, вера Павла была еще недостаточно сильна, чтобы оставить все в руках Божиих: он боялся срыва, боялся, что новообращенные поступятся Христом ради жизненных благ.
"И потому, не терпя более, мы восхотели остаться в Афинах одни… и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель и не сделался тщетным труд наш". Павел упросил христиан из Верии скорее вернуться домой и передать Тимофею, чтобы тот непременно посетил Фессалоники и убеждал христиан не ослабевать в вере, "чтобы никто не поколебался в скорбях сих". После этого Сила и Тимофей должны были присоединиться к Павлу со всей возможной поспешностью.
Павел остался один в Афинах, средоточии идолопоклонства и языческой философии; синагога в Афинах приняла Павла в штыки. Одиночество среди врагов сильнее бичевания ранило его. Конечно, у Павла и здесь нашлись собеседники, сочувствующие — но фессалоникийцы значили для него больше. Ради них он согласен был ждать сколь угодно долго.
Но над головой его нависла новая беда — день, в который Павел простился с друзьями из Верии, стал одним из тяжелейших дней в его жизни. А самое худшее ждало его впереди, через несколько лет.
Глава 19. Осмеяние в Афинах
Гранитная громада, увенчанная знаменитейшими храмами мира, запоминалась каждому, кто посетил Афины, необычайной гармонией очертаний и цвета на фоне глубокой синевы южного неба.
Павел не был безучастен к красоте. Он заметил простоту и изящество Пропилеев и великолепие Храма Афины — Парфенона, но не стал взбираться на холм, чтобы войти в средоточие торжествующего язычества. Огромная, сверкающая золотом статуя Афины была предметом поклонения, а на знаменитом фризе Парфенона изображались языческие мифы и обряды. Но, поскольку греческое искусство служило ложным целям, его красота только раздражала Павла.
У него не было намерения проповедовать в Афинах: один, без помощников, Павел надеялся дождаться дня, когда можно будет вернуться в Фессалоники. Ему нужен был отдых. Но увидев вокруг, со всех сторон, на каждом углу бесконечное количество идолов, Павел воодушевился, в нем проснулся дух бойца. Под Акрополем находилась центральная площадь, агора, окруженная языческими храмами, среди которых особенно выделялся храм Тезея, основателя Афин. Во всех храмах шли ежедневные службы, и даже в присутственных местах и административных зданиях возжигался священный огонь. Павел вышел на площадь.
Под портиками, окруженные статуями знаменитых афинян и богатейших римлян, находились идолы и алтари всевозможных известных и безызвестных божеств. Это был интеллектуальный центр мира, куда собирались богатые молодые люди со всех концов света, чтобы закончить образование и вобрать смесь языческого благочестия и философской мысли, смесь, породившую общий дух насмешки над сверхъестественным и легкомысленный подход ко всем вопросам. Лука мастерски описывает это настроение: "Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое".