Апостол
Шрифт:
Взрыв громкого хохота нарушил торжественность собрания. Смешанный гул голосов и смех прервали Павла. Ареопаг не желал больше слушать. Если этот проповедник действительно полагает, что человек может жить после того, как умрет и земля впитает соки его, ему не место среди афинских мудрецов. Павлу сказали: "Об этом послушаем тебя в другое время".
Повел понял, что потерпел неудачу. Он спустился с возвышения, спиной к Акрополю и удалился. Один из членов Ареопага, Дионисий, последовал за ним. Воспользовавшись буквальным смыслом уклончивого решения суда, он решил послушать Павла в "другое время". Речь произвела на него впечатление: вместо неминуемой судьбы, предписанной законами природы, вместо вечного страха стать безутешной, печальной тенью после смерти, Павел предлагал обретение вечности через победу Личности над смертью.
Дионисий уверовал. Кроме него, уверовала женщина-аристократка по имени Дамарь — возможно, одна из "богобоязненных", слышавшая проповедь Павла в синагоге, и с ней обратились в веру несколько других. Но они, по всей видимости, не приняли крещения, вынужденные хранить свою веру в тайне от поклоняющихся идолам друзей и родственников. В Ахайе первой приняла крещение община в Коринфе.
Суд не дал Павлу разрешения проповедовать в Афинах, и ему самому не хотелось оставаться. Нужно было уходить. Павел направился на север, надеясь встретиться по дороге с Силой и Тимофеем.
Итак, Афины отвергли его. Увы, Павлу не дано было знать, что речь его в Афинах потомки поставят в один ряд со знаменитейшими выступлениями Перикла и Демосфена. Ему не дано было знать, что о его речи будут написаны увесистые тома, что Парфенон на несколько столетий станет христианской церковью, что через XIX веков, когда Греция, после долгой оккупации, снова станет независмым государством, национальный флаг над Парфеноном будут спускать до половины мачты дважды в год — на Страстную Пятницу и на Пасху, памятуя о Воскресении Христовом.
ЧАСТЬ III
НАИМЕНЬШИЙ ИЗ АПОСТОЛОВ
Глава 20. Город греховной любви
Проходя через Коринфский перешеек (Истм), Павел видел рабов, перетаскивавших грузы с одного берега на другой. Иногда целые команды, надрываясь и истекая потом, катили на деревянных полозьях корабли — от моря к морю. Пройдя через порт Лехайон и преодолев небольшой подъем, Павел вошел в Коринф, столицу провинции Ахайя. "И когда я приходил к вам, братия", — писал потом Павел коринфянам, — "приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости, ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого, и был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете".
Но вскоре Павел услышал обнадеживающие вести. Разыскивая в Коринфе известного ему по письмам или через друзей мастера по изготовлению палаток и его жену, христиан, незадолго перед тем приехавших из Рима, Павел расспрашивал людей на улицах и узнал, что проповедники из Фессалоник уже благовествовали в Коринфе, не таясь. Потом Павел нашел и самого мастера, владельца открытой на восточный манер лавки недалеко от дороги, ведущей в порт. Здесь Павла приняли с распростертыми объятиями, предлагая расположиться на втором этаже и отдохнуть, а потом присоединиться к работам в мастерской.
В лице своих хозяев Павел приобрел двух лучших друзей. Акила был иудеем, родом из Понта, с южных берегов Черного моря. Вероятнее всего, он был моложе Павла и принял христианство, когда новая вера впервые стала распространяться в Риме — как это происходило, нам неизвестно. Имя его жены, Прискилла, говорит о том, что она была латинского, то есть более высокого происхождения, чем ее муж. Может быть, ее полагалось называть "госпожа Прискилла", но простота обращения и гостеприимство этой семьи делали излишней такую формальную вежливость. Когда Клавдий изгнал иудеев из Рима ("за мятежи по подстрекательству Креста"), Акила и Прискилла поселились в Коринфе, но до прибытия Павла не пытались проповедовать свою веру.
Когда наступила суббота, все они втроем направились в синагогу, где Павел выступил, воспользовавшись своим званием раввина.
Он не претендовал на искусное владение ораторским мастерством: "И слова мои и проповедь моя", — напомнит он коринфянам через несколько лет, — "не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией". Некоторые коринфяне полагали, что Павел недостаточно хорошо говорит. Но проповедь его была цельной, уверенной, каждое положение высказывалось с предельной ясностью. Тема проповеди оказалась совершенно новой для коринфских иудеев:
— "Моисей пишет о праведности от закона", — говорил Павел, приводя место из Левита, — "исполнивший его человек жив будет им". А праведность от веры так говорит: "не говори в сердце своем: "Кто взойдет на небо?" то есть, Христа свести; или: "Кто сойдет в бездну?" то есть, Христа из мертвых возвести". (Здесь Павел использовал текст из Второзакония). "Но что говорит Писание? "Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем", то есть слово веры, которое проповедуем".
"Ибо, если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим верить, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься; потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению. Ибо Писание говорит (теперь Павел обращается к Исайе): "всякий верующий в Него, не постыдится". Всякий! "Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его. Ибо всякий" — Павел обращается к пророку Иоилю, — "всякий, кто призовет имя Господне, спасется". Но как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слышали? Как слышать без проповедующего? И как проповедовать, если не будут посланы? как написано: "как прекрасны ноги благовествующих мир, благовествующих благое!"
Если бы так! Павел стоял на центральной площади — агоре и смотрел на юг, где высоко над горизонтом возвышался потухший вулкан Акрокоринф. В ясные дни эту километровую гору видно было даже из Афин. На краю вершины, формой напоминавшей огромную чашу, находился великий Храм Афродиты. Служение этой богине заключалось в поощрении и возвеличивании физической любви. Тысяча девушек отправляли культ Афродиты — они составляли процессии, служили в храме и приносили себя "в жертву", отдаваясь мужчинам-паломникам, множество которых собирались в Коринфе, привлеченные духом распущенности и легких удовольствий, царящим в городе. Греческие комедианты с давних пор пустили в ход летучую фразу: "Жить, как коринфяне". На самой агоре находился древний Храм Аполлона, восстановленный римлянами. Культ Аполлона, идеала мужской красоты, также включал в себя поклонение физической любви, наравне с музыкой и поэзией. В храме было много изображений и статуй Аполлона в позах, воспламенявших воображение поклоняющихся. Посетители храма вступали в физическую близость с посвященными богу мальчиками. Нетрудно представить, какого рода нравственные правила были приняты в Коринфе.
Коринф был самым большим из всех городов, в которых побывал Павел: молодой промышленноторговый центр, выстроенный заново на руинах старого Коринфа менее чем сто лет назад. На сравнительно небольшом пространстве скопилось около четверти миллиона людей, значительная часть которых — рабы — занималась исключительно погрузкой, выгрузкой и перевозкой товаров. Коринфяне — рабы и свободные — были иммигрантами, оторванными от родной земли, смесью всевозможных рас и национальностей. Никто, кроме иудеев, не образовал здесь общины единоверцев. Коринф очень напоминал центры современных больших городов — эти перенаселенные, полные материалистического духа средоточия пороков — с той лишь разницей, что коринфяне прикрывали свой материализм, похоть и предрассудки маской издевательской, уродливой религиозности. Павлу приходилось видеть, как христианские церкви вырастают в сельскохозяйственных, полупустынных районах Сирии и Галатии, в средней величины городах Македонии; но если любовь к Христу сможет пустить корни здесь, в самом населенном, богатом, коммерческом и распущенном городе востока Империи — значит, вера способна расцвести везде.