Аракчеев: Свидетельства современников
Шрифт:
Граф Алексей Андреевич Аракчеев (род. 1769 г., ум. 1834 г.) происходил от старинной, но бедной фамилии Новгородской губернии. Один из предков его был генералом в армии Миниха, действовавшей в Крыму. Алексей Аракчеев молодым мальчиком пришел пешком в Петербург с рекомендательным письмом к митрополиту Гавриилу. Преосвященный, приняв его ласково, подарил ему рублевик и определил в тогдашний Артиллерийский и Инженерный (что ныне 2-й кадетский) корпус. Образование тогда было скудное: лучше всего преподавалась математика, и Аракчеев оказал в ней большие успехи, но уж в детстве оказывал коварство, низость и подлость, доносил на товарищей и кланялся начальникам. За то ненавидели его товарищи, и самый сильный из них, великан Костенецкий [564] , больно колотил его. Видно, в благодарность за его уроки Аракчеев потом перевел его в гвардию. Непосредственным начальником его был корпусной офицер Андрей Андреевич Клейнмихель, женившийся на красавице Анне Францевне Ришар, которую очень жаловал генерал Мелиссино, директор корпуса. По выпуске в офицеры А[ракчеев] оставлен был в корпусе для преподавания кадетам артиллерии, дослужился в 1790 году до капитанского чина и был взят генералом Мелиссино в адъютанты. В то же время преподавал он математические науки и в частных домах, между прочим, сыновьям графа Н. И. Салтыкова. В 1792 году Великий князь Павел Петрович просил Мелиссино найти ему хорошего офицера для командования батареек» при его Гатчинских баталионах, и Мелиссино рекомендовал Аракчеева. Капитан вскоре заслужил внимание Великого князя деятельностью по службе, точностью и строгим исполнением всех приказаний, как бы они нелепы и бестолковы ни были; особенно нравилось строгое наблюдение им воинской дисциплины. По вступлении Павла на престол Аракчеев произведен был в полковники и
564
Костенецкий Василий Григорьевич (1769 или 1772–1831) — воспитанник Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, в 1786 г. выпушен штык-юнкером во 2-й карабинерный полк; в 1798 г. переведен в гвардейский артиллерийский батальон, с 1803 г. командир конной гвардейской артиллерии. Генерал-майор (1808), в 1812 г. начальник артиллерии 1-й армии; генерал-лейтенант (1826).
565
Это произошло не в 1798-м, а в 1797 г.
566
Пален Петр Алексеевич фон дер (1745–1826) — барон, с 1799 г. граф; генерал от кавалерии (1798), петербургский военный губернатор (1798–1801), один из организаторов заговора против Павла I и дворцового переворота 1801 г.
Замечательно, что в первые годы царствования Александра Аракчеев стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтоб потом захватить Государя вполне. Он особенно стал усиливаться с 1807 года, когда угасли в Александре порывы молодых мечтаний, когда он совершенно разочаровался в людях. В то время Аракчеев принес России существенную пользу преобразованием нашей артиллерии и исполнением многих важных поручений Государя. Например, а финляндской войне, когда наши генералы не решались пройти по льду на Аландский остров и на шведский берег, ездил к ним Аракчеев и убедил их исполнить волю Государеву.
В Аракчееве была действительно ложка меду и бочка дегтю.
Он придрался к главнокомандующему графу Буксгевдену за недочет нескольких пудов пороха и написал ему грубое отношение. На это Буксгевден отвечал сильным письмом, в котором представил разницу между главнокомандующим армией, которому Государь поручает судьбу государства, и ничтожным царедворцем, хотя бы он и назывался военным министром [567] . Этот ответ стоил дорого Буксгевдену, но разошелся в публике, к радости большинства ее. Аракчеев не знал или не думал, чтоб это письмо было известно. Однажды у себя за столом, говоря со мной о каком-то историке, неучтиво отзывавшемся о Румянцеве, он сказал: «Да знаете ли вы, что такое главнокомандующий?» — и повторил слова врага своего. Я не знал, куда деваться, и боялся смотреть на бывших при том. Еще достойно внимания, что Аракчеев и Балашов видели необходимость удалить Александра из армии в начале 1812 года и достигли цели, заставив Шишкова написать о том Государю [568] . Что хорошо, то хорошо.
567
Об этом см. примеч. 24 к «Автобиографической записке» В. Р. Марченко.
568
Балашов Александр Дмитриевич (1770–1837) — генерал-майор (1799), в 1804–1807 гг. московский, в 1808–1809 гг. — петербургский полицмейстер; генерал-адъютант (1809), член Государственного совета (с 1810), в 1810–1819 гг, министр полиции. История отъезда Александра 1 из Дрисского лагеря в Москву в начале июля 1812 г. подробно рассказана в мемуарах А. С. Шишкова, который пишет, что мысль обратиться к государю с просьбой оставить армию принадлежала ему. Шишковым же было сочинена письмо, подписанное Балашовым и А. и переданное последним императору (см: Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 1. С. 139–149; здесь же текст письма к Александру от 30 июня 1812 г.). В изложении генерал-адъютанта Е. Ф. Комаровского, также находившегося в то время при главной квартире, возникает дополнительный штрих, отсутствующий в воспоминаниях Шишкова, — нежелание А. присоединяться к двум другим «подписантам»: «Граф Мишо служил тогда полковником в свите Его Величества; он составил записку о бедственном положении армии и предлагал, чтобы немедленно оставить лагерь и идти по левому берегу Десны к Полоцку. Сия записка через князя Волконского представлена была Государю; учрежден был совет, чтобы рассмотреть мнение графа Мишо. При Государе находился комитет для отправления государственных дел, состоящий из графа Аракчеева, Шишкова, государственного секретаря, и Балашова. Совет согласился с мнением графа Мишо, и отступление армии было решено <…> Шишков и Балашев, с которыми я жил вместе, сказывали мне, что решено сделать воззвание к Москве и ко всей России, чтобы собрать добровольное ополчение, что они насилу могли убедить графа Аракчеева, чтобы он упросил Государя оставить армию, а самому Императору ехать в Москву, где присутствие Его Величества произведет большое действие в сию критическую минуту. Когда Шишков и Балашев предлагали графу Аракчееву, что необходимо нужно Государю, в теперешнем ее положении, оставить армию и ехать в Москву, и что сие одно средство, чтобы спасти отечество, — граф Аракчеев возразил на сие: «Что мне до отечества! Скажите мне, не в опасности ли Государь, оставаясь при армии». Они ему отвечали: «Конечно, ибо если Наполеон атакует нашу армию и разобьет ее, что тогда будет с Государем?» Сие заставило Аракчеева идти к Государю и упросить Его Величество на отъезд из армии. Можно сказать, что душа и чувства графа Аракчеева, совершенного царедворца, были чужды любви к отечеству» (Кемеровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914. С. 193–194).
Аракчеев не был взяточником, но был подлец и пользовался всяким случаем для охранения своего кармана. Он жил в доме 2-й артиллерийской бригады, которой он был шефом, на углу Литейного и Кирочной (деревянный дом этот существует доныне). Государь сказал ему однажды: «Возьми этот дом себе». — «Благодарю, Государь, — отвечал он, — на что мне он? Пусть остается вашим; на мой век станет». Бескорыстно, не правда ли? Но истинною причиною этого бескорыстия было то, что дом чинили, перекрашивали, топили, освещали на счет бригады, а если б была на нем доска с надписью: «Дом графа Аракчеева», — эти расходы пали бы на хозяина.
По окончании войны Александр возымел странную и несчастную мысль: завести военные поселения, для пехоты на севере, для конницы на юге России. Он полагал получать из этих округов и рекрут, с детства уже готовившихся в военную службу, и продовольствие и обмундирование и вооружение из устроенных в поселениях фабрик и заводов, а остальную часть России освободить от рекрутства и податей на Военное министерство. Здесь не место излагать невозможность и неисполнимость миллионов людей производить то, что отбывали дотоле с трудом и истощением пятьдесят миллионов. Скажу только об исполнении. Оно возложено было на Аракчеева, и он взялся осуществить бестолковую мечту, грезу. Несколько тысяч крестьян превращены были в военные поселяне. Старики названы инвалидами, дети кантонистами, взрослые рядовыми. Вся жизнь их, все занятия, все обычаи поставлены были на военную ногу. Женили их по жеребью, как кому выпадет, учили ружью, одевали, кормили, клали спать по форме. Вместо привольных, хотя и невзрачных, крестьянских изб возникли красивенькие домики, вовсе
569
Ошибка: комендант Чугуева (назначен в августе 1819 г.) Федор Андреевич Салов в описываемое время состоял в чине полковника; его производство в генерал-майоры (с назначением командиром первой бригады 2-й Уланской дивизии) состоялось позже. Донесение Салова А. об обстановке в городе после усмирения бунта см.: Верещагин ГЛ. Материалы по истории бунтов в военных поселениях при Александре I // Дела и дни, 1922, Кн. 3, С, 164–165,
Мы описали в тексте историю посрамления Аракчеева Шумским, смерть Настасьи и последовавшие затем события. Сообщим здесь некоторые подробности. Аракчеев взял к себе Настасью осенью 1796 года, но вскоре потом вступил в законный брак с девицею Хомутовою, благовоспитанною и нежною. Чрез несколько недель брак <неразборчиво> жена увидела, к какому гнусному уроду ее приковали, он не понимал благородства и нежности чувств, не любил, не уважал ее, и они вскоре разошлись. Настасья осталась его хозяйкою и тайною советницею. Между тем имел он и фаворитку из высшего класса, жену бывшего обер-секретаря Синода Варвару Петровну Пукалову, миловидную, умную и образованную женщину, которая, пользуясь своею властью над дикобразом, была посредницею между им и просителями. В одной из тогдашних сатир, в исчислении блаженств, сказано было: «Блажен… через Пукалову кто протекции не искал» [570] . Тиран Сибири Пестель [571] жил в одном доме с Пукаловою и чрез нее действовал на друга ее сердца.
570
Ср. другой вариант этой сатиры: «Блажен, кто никогда в актрису не влюблялся, / Чрез Пукаловых кто фортуны не искал» (PC. 1897. № 10. С. 36).
571
Пестель Иван Борисович (1765–1843) — в 1806–1819 гг. генерал-губернатор Сибири; с 1808 г. исполнял свою должность, живя в столице; с 1822 г. в отставке. Ср. уточнение того же мемуариста: «Жил он на Фонтанке насупротив Михайловского замка, на одном крыльце с Пукаловою, любовницею Аракчеева, и чрез нее держался у него в милости» (Греч Н. И. Указ. соч. С. 436–437; в письме к И. А. Пукалову от 12 апреля 1814 г. А. просит передать «почтенному Ивану Борисьевичу мое почтение»— РА. 1891. № 1. С. 139). В 1812 г. А, наводил справки о судьбе Павла Пестеля, тяжело раненного в Бородинском сражении. «При этом именно случае научился я ценить Аракчеева. Это — достойный человек, которого так мало знают, потому что он, в сущности, добрый и чувствительный, и я привязан к нему от всего моего сердца, принося ему живейшую признательность за то внимание, которое он оказал мне при сем случае» (письмо И. Б. Пестеля к сыну от 10 сентября 1812 г. // Красный архив. 1926. Т. 3 (16). С. 172–173).
В начале связи Аракчеева с Настасьею родился у ней сын Михаил. В детстве был он хорошенький и умный мальчик. Аракчеев воображал, что из него выйдет великий человек, и старался дать ему хорошее воспитание. Он отдал его (1809 г.) в Петровскую школу, и именно пенсионером ко мне [572] . По этому случаю познакомился я с Аракчеевым и бывал у него. Медленное, методическое преподавание наук в немецкой школе не понравилось нежному родителю; не принимая в уважение того, что Мишка его плохо знал первые правила арифметики, он требовал, чтобы его учили геометрии, и когда это оказалось невозможным, он взял его из училища, отдал в какой-то пансион, а потом поместил в Пажеский корпус. Отдавая в школу, он назвал его: Михайло Иванов Лукин [573] , купеческий сын; потом дал ему фамилию Шумский. Мальчик этот был выпушен в гвардию и поступил в флигель-адъютанты, которых число тогда было очень ограничено. Между тем он сделался совершенным негодяем и горьким пьяницею. После катастрофы, сгубившей почтенных родителей, достойный их сын переведен был в армию и там спился совершенно. Потом пошел он в монахи и умер в Соловецком монастыре.
572
Греч преподавал в Петровской школе в 1809–1813 гг.; успехами пансионера Шумского он не был доволен. См., например, его письмо к А. (1811): «Я усомнился отпустить Мишеньку сегодня домой, потому что он, в течение сей недели, вел себя нехорошо: лгал, писал худо и шалил в классах, за что и был наказан» (цит. по: Отто. № 3. С. 295).
573
П. М. Дараган называет другую фамилию, под которой жил воспитанник А. до приобретения дворянства: «Между моими воспоминаниями о нашем житье-бытье в Пажеском корпусе я считаю не лишним упомянуть и о посещениях корпуса графом Аракчеевым Эти посещения были вызываемы нахождением в корпусе Шумского, поступившего в пажи как родственник Аракчеева, хотя — когда мы находились с ним вместе в пансионе Коленса — он назывался Федоровым. Аракчеев часто приезжал в корпус по вечерам; молчаливый и угрюмый, он приходил прямо к кровати Шумского, садился и несколько минут разговаривал с ним. Не очень-то любил Шумский эти посещения» (Дараган П. М. Воспоминания первого камер-пажа великой княгини Александры Федоровны // PC. 1875, № 4. С. 781).
Аракчеев похоронил Настасью подле того места, где приготовил могилу для себя, и вырезал на гробе ее следующую надпись, сочиненную им самим:
«Здесь погребен двадцатисемилетний друг Анастасия. Убиенная села Грузина дворовыми людьми. Убиена за нелицемерную и христианскую ее к графу любовь.»
По смерти Настасьи Аракчеев рассмотрел ее переписку с разными особами и нашел верные свидетельства ее плутней и взяточничества. Он отправил найденные в наличности подарки к тем особам, от которых они были получены, и, как я слышал, велел перенести труп Настасьи на обыкновенное кладбище [574] .
574
На самом деле все ограничилось тем, что надгробная доска «была опущена ниже пола и закрыта чугунной плитой, но ее можно было подымать, и тут видны были три засохшие букета» (Языков. Стб, 1476; ср. выше мемуары И. И. Европеуса).
По увольнении от службы Аракчеев вздумал отправиться в чужие края, где незадолго до того был принимаем с уважением, как доверенный человек Александра. Времена переменились: его принимали менее нежели равнодушно. Желая напомнить о своем прежнем величии, он напечатал в Берлине перевод (французский) писем к нему Императора Александра. Этот поступок усилил справедливое к нему негодование Императора Николая и окончательно прекратил его поприще. Когда он въезжал во Францию, таможня отобрала у него серебряные вещи, предлагая возвратить ему при обратном выезде его из Франции или изломать их и отдать ему. Он избрал последнее, но когда таможенный служитель стал разбивать серебряный чайник, пришел в бешенство, бросился на него и схватил за ворот. Сопровождавшие его с трудом уладили дело.
Не находя отрады и развлечения за границею, воротился он в Россию и прожил до конца своей жизни в Грузине. Он все еще считался на службе, но не подавал никакого знака жизни. Все его оставили. Тварь его, Клейнмихель, сделался первым его врагом и не называл его иначе, как злодеем. Когда в 1831 году вспыхнул бунт в поселенных войсках, он испугался и приехал из Грузина в Новгород. Не знаю, какая скотина был тогда новгородским губернатором (помнится, осел Демпфер). Он приказал объявить графу, что он присутствием своим в Новегороде мутит народ, и велел ему ехать обратно в Грузине. В это время приехал в Новгород по повелению Государя граф А. Ф. Орлов. Узнав о поступке губернатора, он призвал его к себе, спросил, по какому праву он выгоняет председателя Государственного совета, когда не смеет без причины выслать из города и отставного солдата, надел александровскую ленту и поехал к падшему вельможе. Аракчеев был приведен в восхищение этим вниманием. «Ваше посещение, граф, — сказал он Орлову, — было для тем приятнее, что я никогда не видал вас у себя в передней…