Арбалетчики в Карфагене

Безбашенный Аноним

Такого эффекта в античном мире не знают — как тут не списать его на сверхестественное? Так что по всем канонам выходит, что пострадал Козлёнок от гнева божества, а уж чем он там его так круто прогневил — это пускай в Совете Ста Четырёх и в римском сенате головы ломают. Головы у них там большие, надо полагать — умные, не наши солдатские бестолковки, глядишь — эдак и путного чего надумают.

Обедали у Арунтия. Как и следовало ожидать, прислуживали за столом лишь самые доверенные из его рабов, да и приглашённый гость явился закутанным — несмотря на жару — в плащ с капюшоном. А зачем, спрашивается, молодому и перспективному хилиарху Бостару светиться открыто там, где его не должно быть?

— Арестованы сыновья и племянники Ганнонидов и Бисальтидов, — поведал нам хилиарх, — Их, конечно, никто не пытает, но допрос их ожидает неприятный, как и их отцов с дядьями. Римляне проверяют версию о попытке их семей занять место Козлёнка во главе его группировки. Учитывая, что скоро она вернёт себе власть над городом,

подозрение выглядит обоснованным. А их люди помельче, особенно тайная агентура, уже и пытке подвергнуты. Из всех показания против хозяев выколачиваться не будут — так, примерно из каждого четвёртого, чтобы не было ясно, правда это или выпытанный оговор.

— Разумно, — одобрил наш наниматель, — Римские сенаторы — не глупцы и грубую работу распознают сразу, а так — поломают головы и всё равно останутся в сомнениях. А представителям этих родов теперь нельзя будет выдвигаться на первые должности в государстве, дабы не усиливать сохранившиеся подозрения против себя. Трудно им будет теперь и на другие ключевые посты своих родственников продвигать.

— Как и планировали, почтеннейший, — ухмыльнулся Бостар, — Это оказалось даже легче, чем моё примирение с отцом!

— Да уж, пришлось мне тогда поднапрячься, ха-ха! — хохотнул мой тесть.

Дело было и впрямь нелёгким. Бостар был младшим сыном Адонибала, главы клана Бастидов — из антибаркидской группировки, но более вменяемого по сравнению с прочими, основными, хоть и далеко не столь влиятельного. Как младшему, ему не светило унаследовать отцовское место, и он, с детства увлекавшийся военным делом, выбрал для себя военную карьеру. И естественно, его кумиром стал Ганнибал Барка. Вторая Пуническая бушевала уже полным ходом, и Бостар, как раз закончивший обучение в элитном Священном отряде, где из отпрысков знатных карфагенских семейств готовили будущую армейскую элиту, рвался в Италию — хоть сотником, хоть десятником, хоть рядовым кавалеристом — лишь бы только служить под началом великого Ганнибала, победителя при Требии, Транзименском озере и Каннах. Увы, знаменитый морской прорыв Бомилькара в Локры, доставивший в Италию подкрепления, оказался единственным, и новых не предвидилось, а в Испанию его не пустил отец, употребивший все свои связи, чтобы его сын не участвовал в войне, исход которой с каждым годом представлялся всё сомнительнее. Уж очень убедительны были доводы ныне покойного Ганнона Великого. В результате мечта Бостара сбылась лишь под самый занавес войны, когда армия Ганнибала переправилась в Африку для защиты самого Карфагена. Буквально сбежав из-под отцовской опеки к своему кумиру вместе с городским ополчением, он поучаствовал в деле при Заме и чудом спасся из той мясорубки — прорубился к самому Ганнибалу и оказался в числе тех немногих конных, с которыми полководец покинул поле проигранного сражения. А заодно оказался и в числе проигравших, а значит — неправых по результату и по определению, изрядно скомпрометировав тем самым и отца. Тот едва отмылся тогда от обвинений со стороны товарищей по "мирной" группировке Ганнона в Совете Ста Четырёх, и это, конечно же, не улучшило его взаимоотношений с младшим сыном. Спасибо хоть, не проклял и не отрёкся, как требовали от него многие. Но кошка между ними, конечно, пробежала тогда большая и угольно-чёрная…

Наверное, и не имело бы смысла браться за решение этой непростой задачи, окажись у Арунтия на примете лучшая кандидатура. Но не нашлось лучшей, не нашлось и равноценной. В овладении военной наукой Бостар лидировал среди своих однокашников по Священному отряду с заметным отрывом. Личную храбрость и преданность городу он доказал делом при Заме — не один, конечно, и не самый отличившийся, но в числе отличившихся. И наконец, все прочие более-менее подходящие по своим качествам кандидаты были из "неправильных", то бишь пробаркидских семей, что практически исключало возможность их продвижения на высшие командные должности при неизбежном господстве проримской группировки. Бостар же при всей своей личной "неправильности" имел "правильную" родословную, а горячность молодости — она ведь многое объясняет и оправдывает. Повзрослеет, остепенится — поумнеет. Вот это поумнение-то мой тесть ему и организовал.

Труднее всего было убедить Ганнибала проявить "несправедливость" к молодому, но отличившемуся и числящемуся на хорошем счету кавалерийскому сотнику. Но нашему нанимателю это удалось, и из кавалерии Бостар был переведён без повышения — таким же сотником — в тяжёлую ливийскую пехоту. Учитывая элитность линейной кавалерии в сравнении с пехотой, фактически это было понижение, которого он ничем не заслужил. И хотя потом Одноглазый "одумался" и продвинул на повышение командира спейры, заслуженного ветерана, а на освободившуюся спейру — полутысячу — поставил Бостара, повод для обиды всё-же оставался. Ведь это была та самая ливийская пехота, которую Ганнибал, дабы не разлагалась от безделья, задействовал на разбивке и обработке своих грандиозных оливковых плантаций. Солдаты, выполняющие работу рабов! И кем тогда должен считаться командир над такими солдатами? Надсмотрщиком, что ли? Вот уж удружил любимый кумир! Тем не менее, после тайной встречи и продолжительной беседы с Арунтием, отчаявшийся было молодой спейрарх непрестижной ливийской пехоты взял

себя в руки и занялся своей спейрой, показав себя требовательным, но не заносчивым, а главное — заботливым и справедливым командиром. В результате его вскоре зауважали даже седовласые ветераны, прошедшие с Ганнибалом Италию, а это ведь уже что-то, да значит. А великий полководец вдруг снова "учудил" без видимых причин — его встреча и беседа с моим тестем осталась тайной для непосвящённых — и проговорился как-то раз о намерении переставить Бостара на другую спейру, дела в которой обстояли весьма неладно. Тут уж возмутился не только сам молодой спейрарх, но и большинство его солдат, которым вовсе не улыбалось лишаться хорошего командира и получать на свои шеи вместо него неизвестно ещё какого. Прошёл слух, что как раз того, с той самой полуразложившейся спейры, известного самодура. Ну и кого бы такая перспектива привела в восторг? Но Ганнибал, отказавшись от реализации высказанного было намерения, случившееся запомнил и при первом же удобном случае перебросил вполне боеспособную спейру — единственную из всех ливийских и одну из лучших — с нумидийской границы снова на свои плантации. Как самую ненадёжную, хоть об этом и не было сказано открыто. По всем армейским канонам это было уже неслыханным оскорблением, возмутившим даже преданных полководцу ветеранов. Пожелай Бостар восстать — вся спейра пошла бы за ним, и на привалах ему намекали на это более, чем прозрачно. Но спейрарх, сцепив зубы и играя желваками на скулах, стерпел эту заведомо несправедливую обиду, и солдаты не взбунтовались уже лишь из одного только уважения к нему. Ганнибала, впрочем, уважали по-прежнему, но вот понимать как-то уже затруднялись. Да и в других ливийских спейрах шушукались у бивачных костров, что не дело затеял Одноглазый. Не доверяешь человеку — снимай с должности или вообще выгоняй взашей в отставку, как вышестоящий начальник имеешь право, а вот так — незаслуженно обидеть, но оставить на спейре — так не делается. Что за помрачение ума нашло на их великого полководца?

Вот в этой-то ситуации — как раз незадолго до прибытия Гасдрубала Козлёнка и римских послов — к Бостару и прибыл доверенный раб почтеннейшего Адонибала с письмом, в котором отец, перечислив сыну все перенесённые им несправедливости, предложил ему одуматься и примириться с семьёй. Какие обстоятельства сподвигли весьма неглупого, но гордого олигарха и главу клана первым протянуть руку мятежному сыну, мог бы, скорее всего, подробно и обстоятельно рассказать наш наниматель, но он лишь загадочно улыбался и молчал как рыба об лёд. При этом никто не требовал от хилиарха ни вооружённого выступления против ненавистного проримским олигархам тирана, ни даже скандального ухода из его армии, даже тихого и пристойного ухода никто не требовал. Предлагалось только "одуматься и примириться" лично — типа, прекратить маленькую семейную ссору. Ну и какие у Бостара могли быть причины для отказа?

А потом прибыли грозные римские послы, потребовали выдачи Ганнибала или хотя бы ареста и суда, полководец сбежал, и отрекаться Бостару стало, собственно, и не от чего. К армии у него никаких претензий не было, и её нужно было спасать от угрозы роспуска, которого требовали римляне. Ведь сбежавший Ганнибал мог в принципе в любой момент вернуться и поднять военный мятеж. Бунт карфагенской черни не страшил ни римлян, ни проримских олигархов, но вот армейский бунт, да ещё и во главе с прославленным полководцем… Но ведь никому не хотелось и повторения Ливийской войны, начавшейся с восстания распускаемых после Первой Пунической наёмников. А тут ведь ещё и Масинисса только того и ждёт! Даже искренним сторонникам дружбы с Римом было ясно, что полный роспуск ветеранов Ганнибала — далеко не самое лучшее из всех возможных решений. Явных сторонников изгнанного полководца начали потихоньку удалять с командных постов, а то и вовсе перетасовывать между собой, и в процессе этих перестановок молодой "одумавшийся" спейрарх как-то "случайно" вырос в хилиархи. Надо же в конце концов сыну большого и уважаемого человека и самому в люди выйти!

— Что всё-таки будет с армией? — спросил Бостар Арунтия, который как член Совета Ста Четырёх был в курсе последних судьбоносных решений.

— Пытаемся отстоять, но тяжело. Римляне настаивают, и не в нашем положении слишком уж препираться с ними. Пришлось согласиться на роспуск иностранных наёмников. Римляне говорят, раньше у города не было гражданского ополчения, а теперь оно в Карфагене есть, и греческим полисам его хватает за глаза. И что тут возразишь, когда это правда? Зашёл разговор и о наших частных наёмных отрядах, но тут уж мы упёрлись рогом. Объяснили им, что такое карфагенская чернь и что такое набранное из неё же ополчение, а сегодняшний инцидент как раз и наглядно продемонстрировал нашу правоту. Думаю, частные дружины мы отстоим.

— А армию?

— Ну, растащим иноземцев по своим частным дружинам. Какая разница? Так, небольшие пертурбации. Сколько там сейчас осталось испанцев?

— Тысячи полторы.

— Ого! Немало! — присвистнул наш наниматель, — Я думал, меньше. Ну, если поднапрягусь… Гм… Максим, ты сумеешь принять сотню?

— Ну… гм… Нехило! — я прихренел от неожиданности.

— Сотню испанских ветеранов Ганнибала! — разжевал мне тесть как малому ребёнку, — И я имею в виду не одного тебя, а всю вашу компанию. Прокормить, а с жалованьем для них я вам помогу.