Арбатская излучина
Шрифт:
— Да, да, конечно, — он на минуту только отвлекся от нее, потому что вспомнил оживленное лицо Вали и ее: «Счастлива? Ну, конечно!» И эти слова, которые повторялись в разное время, но с той же интонацией, — как мог он их принимать так безоговорочно, не почувствовав за ними гордый Валин характер…
Но не о ней были главные его мысли.
Словно отвечая на них, Мария Васильевна продолжала:
— И она мне говорит так рассудительно… совсем не по возрасту. Ваня, разве мы в ее годы были так рассудительны? Хоть хлебнули жизни в десять раз больше! Так говорит, словно о чужом чьем-то деле: «Мы все учли.
Мне это показалось сомнительным, и Света была этим задета. «Так он ведь уже все сказал жене». — «Ну и что же она? Только того и ждала?» — «Ждала не ждала, но ответила просто, что удерживать его не станет. И, он мне рассказывал, такую странную фразу бросила: «А знаешь, я всегда от тебя чего-то вроде этого ожидала». «Что значит, всегда? — спросил он, так она озадачила Юрия. — С самого начала, что ли?» — «Да, почти так». И она засмеялась. Юрий был даже немного ошарашен. И я видела, что это его задело. Но из всех возможных вариантов подобных разговоров, согласись, мама, это самый благоприятный».
Я не стала ее разубеждать. Раз уж все у них решено. И конечно, лучше так, чем поток заявлений и разбирательств, как это, знаешь, бывает…
— Нет, здесь не будет. Ни заявлений, ни разбирательств, — твердо сказал Дробитько.
Он отмахнулся от других мыслей, сосредоточась на том, что утешительное можно извлечь из ситуации. Разве только, что не будет скандала. Но это не могло играть решающей роли для Марии Васильевны: она думала о другом, и он понимал ее. Светлана самовыразилась впервые так полно и откровенно, и это было самое важное для Марии Васильевны. И здесь он уже не мог ничего сделать.
Его самого удивило одно обстоятельство: с необычайной легкостью он представил себе рядом Юрия и Светлану. С такой легкостью, как будто не только от него всегда ожидал «чего-нибудь в этом роде», но и от Светланы. Ах, Светлана, Светлана… «Молчалива и грустна»? Он вспомнил, что там есть еще строка: «Черный вран, свистя крылом, вьется над санями…»
И все же он не смотрел на будущее Светланы так уж мрачно. Может быть, он всегда был слишком снисходителен к Юрию? Из его памяти никак не уходили те дни, когда Юрий был надежным другом. А друг на войне — это не забывается. И свое сложное отношение к нему он не мог объяснить Марии Васильевне. Да и надо ли было? Ведь не Юрий, а Света нанесла ей удар.
«Как хорошо, что я оказался около нее! И она может на меня опереться в такую минуту», — снова подумал он, не имея ничего другого, чем можно было бы утешиться.
По-новому он сегодня воспринимал Машу. Или она предстала перед ним новой? Он привык видеть ее сильной. Да, в ней была упористость, жизнестойкость. В свое время, когда он уцепился за спасительный кусочек земли в своей растерянности, в своем отчаянии… Тогда Мария Васильевна оказалась его опорой. Сейчас она сама искала в нем опору, была растеряна, сбита с ног. Ее всегда деятельные крепкие руки словно не знали, куда себя деть, крупные кисти бессильно лежали на коленях и почему-то именно это больнее, чем ее слезы, тронуло его.
Ему представилась за ее словами вся ее трудная и честная
— Да ведь я это все уже говорила, — спохватилась Мария Васильевна, — что это я об одном и том же?..
А он понимал, почему она повторяет все то же, почему возвращается к прошлому… Потому что не может, боится представить себе будущее. Будущее Светланы с Чуриным.
«Но Чурин — это значит и Валя…» — знакомо и тревожно отстукало в нем. Отстукало и тотчас спряталось. «Ну и что?..» — отрубил кто-то, сразу отсекая мимолетную мысль. Сейчас не это занимало его. А то, что Юрий опять возник так внезапно, так нежданно на его пути. Возник, чтобы ударить. Иван Дробитько опять принял удар на себя, хотя Юрий и в мыслях не имел, что это его, Ивана, касается. Но что замахнулся на Марию Васильевну, Юрий не мог не понимать. Понимал, но не посчитался с этим. И тут была знакомая чуринская поступь. Он всегда перешагивал через кого-то.
Вдруг он словно споткнулся о новую мысль: как знает Чурина Мария Васильевна? Почему она в таком отчаянии? Только потому, что Света связывает свою жизнь с немолодым человеком? Или тут есть еще что-то? И что может он добавить к ее представлениям о Чурине?
— Машенька, давай, дружочек, трезво рассуждать: Светлана увлеклась Юрием Николаевичем… Ну это легко можно себе представить… — против его воли горечь прозвучала в его голосе, и Мария Васильевна тотчас отозвалась на это:
— Ты знаешь о нем больше, чем я? Иначе?
Он удивился точности ее вопроса. Да, он как-то сказал ей, что знает Чурина по фронту. И только. Но сейчас он уже не мог ограничиться этим. Как странно! Эти новые обстоятельства вынуждают его заниматься тем, чего он всегда избегал: раскладывать Юрия по полочкам… Подсчитывать плюсы и минусы… Прослеживать прямые и кривые…
Он избегал этого так долго и так успешно. И вот теперь такая необходимость настигла его. Но в конце концов, к нему Чурин всегда оборачивался отнюдь не светлой своей стороной. Значит ли это, что и не было таких светлых сторон? Вовсе нет. Он отлично знал чуринскую отвагу в боях, в трудных обстоятельствах. Да, в них Чурин, был, вероятно, смелее, чем в служебных перипетиях. И разве не это главное? Но такие отдаленные оценки вряд ли могут сгодиться сейчас. В данном случае.
А что важно именно сейчас? Наверное, только одно: отвечает ли Юрий на чувство Светы? Но ведь он рушит свою семью. Значит, и его застигло нечто сильное, поворотное.
И вот он, кажется, нашел то, что нужно. То, чего ждет от него притихшая, заплаканная, такая необычная и такая ему дорогая женщина. С необыкновенной ясностью и нежностью подумалось ему: «Никогда ее не оставлю. Всегда буду рядом. Всегда поддержу. Как сейчас».
И так же ясно он дал себе отчет в том, почему именно сейчас утвердился в этой мысли.