Арбузный король
Шрифт:
Вот как это случилось. Фестиваль пришлось отменить. В день, намечавшийся для праздничного шествия, Главная улица была мрачна и пустынна. На следующий год никто даже не заикнулся о проведении фестиваля, и не только за отсутствием подходящего девственника — если бы таковой и нашелся, все равно было уже слишком поздно. Традиция погибла, сгнила на корню, как больной арбуз. Конечно, мы могли бы ее искусственно продолжить, устраивая фестивали без девственников и без арбузов, и все свелось бы к историческим инсценировкам вроде тех, когда люди надевают серую конфедератскую униформу и разыгрывают потешные баталии на местах давних сражений. Это мы вполне могли бы устроить. Но такая возможность никого из
Как нетрудно догадаться, в данной ситуации все стали искать виноватых. Страсти накалились. Пусть в городе и не осталось девственников, но желания принести кого-нибудь в жертву у людей, как и прежде, было хоть отбавляй.
АННА
Когда она поведала мне о своих планах, я сказала:
— Люси, ты, как Пандора, открываешь сосуд, не ведая, что в нем хранится.
Но, по ее словам, она осознавала возможные последствия. Она сказала:
— Я постараюсь в ближайшие недели не попадаться людям на глаза.
Ей было нелегко принять это решение, учитывая, что она была очень общительным человеком, любила ходить по городу, беседовать с людьми, помогать им в меру своих сил, в свою очередь получая помощь от них.
— Я исчезну из виду всего на несколько недель, — сказала она.
И я подумала, что она слишком уж оптимистично настроена.
— У людей не настолько короткая память, — сказала я ей.
А она в ответ:
— Здесь все еще продолжается борьба принципов, начатая более века назад. Пойми, речь идет не о забвении, а о том, чтобы научиться прощать.
И вот тогда мне стало ясно, отчего я так долго пребывала в тоске и депрессии. Главной причиной тому было не мое одиночество (хоть я и была одинока) и не досада на свою работу (от которой я действительно мечтала избавиться). Главной причиной тому был Юг. Я ненавидела Юг. Я и сейчас его ненавижу. Ненавижу одуряющую летнюю жару, ненавижу южные сосны и места, где они обычно растут: все эти длинные унылые аллеи, школьные дворы, скверики у закусочных. Я ненавижу это захолустье, городки вроде Эшленда, где только раз в сто лет происходит что-нибудь достойное интереса; ненавижу здешних чокнутых обывателей. И не надо мне говорить об «очаровании Юга» и «южном гостеприимстве»: это всего лишь маска, за которой скрывается презрение. Я ненавижу рассказы о «славных старых временах», о наших предках и наших фермах, о гордом флаге Конфедерации, о войне с янки и о Христе — его я ненавижу в комплекте со всем прочим. Дайте мне только завестись, и я такого наговорю… Это все равно что жить в большом красивом доме, под полом которого разлагается труп. Понимаешь, о чем я? Если ты привыкнешь к запаху и тучам мух, все будет о'кей. То, что случилось с Люси, не могло случиться ни в каком другом месте. Уж я-то знаю.
А вот она не знала. Она понятия не имела, во что она ввязывается. Невозможно в одиночку, всем наперекор уничтожить нечто столь важное, как Арбузный фестиваль, и после этого рассчитывать на прощение. Странное дело: хоть мы с ней и были подругами, какая-то частица меня восставала против, считая, что на сей раз она зашла слишком далеко. Фестиваль был всегда, сколько я себя помнила, и, при всей моей ненависти к Эшленду, я чувствовала, что мне будет недоставать этого праздника. Недоставать как чего-то привычного, знакомого с детства. Я понимаю, почему она сделала то, что сделала, но примириться с этим было нелегко. Даже мне.
Она рассчитывала отсидеться дома, пока я не сообщу ей, что гроза прошла и она может возобновить прежний образ жизни. Но это время так и не наступило. Разливая кофе в «Антрекоте», я прислушивалась к разговорам посетителей, которые изо дня в день ругались и сетовали на перемены
Так проходили недели, и ничего не менялось, за исключением Люси, которая быстро полнела. Судя по всему, она была уже на шестом месяце. Как-то вечером ей стало плохо; мы обе испугались, и она сказала, что хочет поехать в больницу в Кингстон. Я собралась позвонить, сняла трубку, но в ней была тишина. Не работали все телефоны в ее доме. Мы с ней переглянулись; она поняла, что происходит, и я это поняла тоже. Я сказала: «Люси…» — но она меня прервала:
— Ничего, я в порядке. Мы справимся сами. Я знаю, мы сможем. Обойдемся без врача. Мне не нужен врач.
Она здорово умела переключаться, причем делала это мгновенно. Если один путь был закрыт, она тут же находила другой. Вот такой она была, твоя мама. Она сказала, что прочла кучу книг по акушерству и что периодические ухудшения самочувствия при беременности в порядке вещей. Книги лежали на столике рядом с ее кроватью; я тоже пролистала парочку, чтобы иметь представление. Люси сказала, что если возникнут серьезные проблемы, она обратится к доктору, но вообще-то женщины тысячи лет рожали детей без всякой врачебной помощи. В большинстве случаев это происходит само собой. Люси называла меня своей повивальной бабкой. Она никогда не теряла надежды на лучшее. Я ей так и сказала однажды, а она говорит:
— Да, надежда. Она ведь тоже была в том сосуде.
И все же я считала, что помощь нам понадобится. Тогда я обратилась к Элу.
ТЕРРИ СМИТ
Я ей сочувствовала. Искренне сочувствовала. Отчасти я видела в ней продолжение себя, ведь и мне довелось пройти через нечто подобное. Когда-то и я побывала в ее положении. «Теперь тебе будет непросто смотреть на других свысока». От кого только я не слышала эту фразу!.. А Люсиль оказалась запертой в своем доме как в тюрьме. Это была трагедия — воистину трагическое падение. Трагизм его усугублялся тем, что это было еще и нравственное падение. Представить ее — с Игги Винслоу?! У меня мурашки по коже от одной мысли об этом!
Честно говоря, я, как агент по продаже недвижимости, больше внимания обращала на дом, чем на его хозяйку. Она и мистер Плотник неплохо потрудились над его восстановлением. Снаружи дом выглядел как в свои лучшие годы: свежая побелка стен, черные ставни, цветник во дворе (это был ее личный вклад в дело). Полагаю, отец мог бы ею гордиться. Позднее, уже после всего случившегося, я не раз проезжала мимо и любовалась старым домом, пока не обнаружила одну чрезвычайно странную вещь. Вам известна история старого Харгрейвза, чье лицо люди видели в окне после его смерти? Я была в числе тех, кто видел этот призрак. И вот я снова увидела лицо в окне, но теперь уже это было лицо Люсиль! Клянусь богом! Всякий раз, когда я проезжала мимо, она смотрела на меня из окна — из того самого окна, в котором ранее маячил покойный Харгрейвз, ожидая возвращения сына.