Арбузный король

Уоллес Дэниел

— Люси! — повторила старуха, и в проеме двери показалось лицо молодой негритянки, смотревшей на нас глазами испуганной антилопы.

У нее были короткие черные волосы, плотно прилегавшие к идеально круглому черепу. Губы ее были темно-оранжевыми, а кожа напоминала цветом опавшие листья, но при этом была гладкой, как поверхность воды в безветренный день. Она была молода, примерно моего возраста.

— У нас сегодня симпатичный гость, взгляни на него, — сказала хозяйка. — Как по-твоему, можно его назвать красавцем? Или он просто симпатичный? По мне, так слово «красавец» звучит лучше, как ты считаешь?

— Миссис

Парсонс, — смущенно пробормотала девушка, улыбаясь и опуская глаза.

Но в ее коротком взгляде я успел уловить положительную оценку. Моя оценка была аналогичной, для чего мне хватило той же самой доли секунды. За это время, конечно, я не смог охватить взглядом ее всю, но общее впечатление сложилось мгновенно. Я только понял, что она прекрасна, а затем уже в замедленном темпе оценил ее глаза, ее губы, ее плечи — и далее книзу.

— Я полагаю, нужно вытереть пыль в комнате, прежде чем показывать ее гостю, — сказала миссис Парсонс. — Хотя, возможно, его это не раздражает. Или — случается и такое — он даже любит пыльные помещения. На всех ведь не угодишь. Может статься, кому-то нравится пыль.

— Меня она не раздражает, — сказал я.

— Тем не менее поработай, Люси, — сказала она. — Пройдись тряпкой здесь и там, от тебя не убудет.

— Да, мэм, — ответила девушка.

Миссис Парсонс покачала головой, глядя на нее.

— Почему ты при посторонних всегда называешь меня «мэм»? Она разговаривает со мной совсем не так, когда мы одни, — конфиденциальным тоном сообщила, оборачиваясь ко мне, миссис Парсонс. — В отсутствие посторонних здесь командует она.

Хозяйка дома рассмеялась, а Люси, залившись краской, взбежала по лестнице.

— Она — мои руки, мои ноги и большая часть моих мозгов, — сказала миссис Парсонс. — К тому же на нее приятно смотреть. Как и на вас. Если честно, это главная причина, почему я ее держу: она напоминает мне, как это здорово — быть молодой и красивой. Проходите, присаживайтесь. Дайте мне взглянуть на вас.

Мы уселись в ее пыльной гостиной; жалюзи были опущены, не пропуская внутрь солнечного света.

— Итак, — сказала она. — откуда вы прибыли?

— Из Бирмингема, — сказал я.

— Бирмингем, — повторила она задумчиво, как будто это название ассоциировалось у нее с чем-то бесконечно далеким и почти сказочным. — Моя тетушка однажды бывала в Бирмингеме.

— Вот как?

— И она там заплутала.

— Неужели?

— Это похоже на лабиринт, — сказала она.

— Бирмингем?

— Вообще всё, — сказала она. — Чудесный, запутанный, нескончаемый лабиринт. Хотите выпить?

Когда Люси спустится, она что-нибудь нам подаст.

— Мне и так неплохо, благодарю вас, — сказал я.

— Знаете, что я вам скажу? Мне тоже и так неплохо, — заявила она. — При прочих равных условиях. Я к тому, что мне есть на что жаловаться, но это не в моем характере. Я предпочитаю улыбаться, даже когда дела идут из рук вон плохо. А они почти всегда идут так, вы не находите? Только это трудно заметить — настолько медленно они идут.

— Но…

— Я вдова, — заявила она так, словно это многое объясняло. — Вдова, и больше ничего. Это вроде профессии. Для женщины в моем возрасте и положении не так важно, кто вы есть. Гораздо важнее, чего вы лишились. Таковы уроки

утрат.

— Мне очень жаль, — промямлил я.

Она стерла мои сожаления взмахом руки.

— Ничего, это случается. Том скончался уже давно. Умер во сне. Дышал, дышал… и вдруг перестал дышать. С одной стороны, я должна быть благодарна судьбе: спокойная смерть во сне — дай бог нам всем такую. С другой стороны, не так уж приятно проснуться поутру рядом с мертвецом. Сами понимаете.

— Могу себе представить, — хмыкнул я.

— Не советую вам это представлять, — сказала она строго, постучав пальцем по своей голове. — Можно заработать ночные кошмары. Меня они не покидали несколько лет подряд. Все о том же: как я просыпаюсь бок о бок с мертвецом.

Только во снах мертвецом никогда не был Том. Обычно это была какая-нибудь знаменитость типа Чака Хестона [4] или Фиделя Кастро. — Она рассмеялась. — Иногда я чувствовала себя совершенно безумной.

4

Чарлтон Хестон (Джон Чарльз Картер, 1923–2008) — американский актер и режиссер, прославившийся ролями в постановках шекспировских пьес, вестернах и масштабных исторических киноэпопеях; обладатель «Оскара» за заглавную роль в фильме «Бен Гур» (1959).

— Не может быть, — сказал я вежливо.

— Очень даже может. — Она широко улыбнулась. — Совершенно безумной.

— Вы говорите, его звали Том? — спросил я. — Вашего мужа звали Том? Это забавно — то есть, конечно, ничего особо забавного, но меня зовут точно так же.

— Надо же! — сказал она. — Какое совпадение!

— Но я обычно называюсь не Томом, а полным именем: Томас. Томас Райдер.

— Это чудесно, вы не находите? — улыбнулась она. Совпадение имен явно усилило ее расположение ко мне. — Томас — это хорошее, солидное имя. А Райдер — звучит как удар колокола. Я не могла знать кого-то из ваших родственников?

— Вообще-то могли, — сказал я. — Моя мама, насколько мне известно, какое-то время прожила в вашем городе, но это было давно. Ее фамилия тоже была Райдер. Люси Райдер.

Улыбка застыла на ее лице. Она посмотрела на меня внимательно, слегка склонив набок голову; глаза ее были широко открыты, как будто я впервые попал в их фокус. Было такое впечатление, что она внезапно узнала во мне старого друга юности или дальнего родственника, о существовании которого она успела забыть, или давно утерянную и вдруг найденную родную тетушку.

— Твоя мама?! — произнесла она громким шепотом. — Люси Райдер была твоей мамой?!

С этого момента все и началось.

— Вы ее знали? — спросил я. — Я, собственно, затем сюда и приехал.

— Зачем?

— Чтобы узнать, — сказал я.

— Что узнать?

— Правду. О ней. О том, что случилось с ней и со мной. Я хочу…

— История, — сказала она. — Прошлое. Потому что, не зная, откуда ты вышел, ты никогда не узнаешь, куда ты идешь.

— Да, — сказал я. — Так вы ее знали?

Я вежливо улыбнулся, ожидая ответа, но она, похоже, меня уже не слышала. Ее взгляд по-прежнему был устремлен на меня, но глаза стали странно пустыми; лицо и тело сохраняли полную неподвижность.