Арбузный король
Шрифт:
ТЕРРИ СМИТ, РИЕЛТОР
Мой дед тоже занимался торговлей недвижимостью, так что, когда я увидел эту вывеску, меня так и потянуло войти. Терри Смит занимала небольшой офис на углу Четвертой и Главной улиц. Ее рабочий стол был уставлен фотографиями в золоченых рамках с изображениями членов ее семьи, и я невольно позавидовал хозяйке кабинета — как бы я хотел иметь снимки моих собственных родственников. Одеяние и манеры Терри Смит были скорее под стать местечковой королеве красоты, нежели деловой женщине за пятьдесят с изрядным хвостиком. Ее пронзительно-оранжевый брючный костюм в обтяжку привел
У меня феноменальная память. Никакого хвастовства, это чистой воды факт. Еще девочкой я заучила наизусть почти всю Книгу рекордов Гиннесса. Кто самый высокий человек в мире? Роберт Уодлоу, восемь футов одиннадцать дюймов. А самый низкий? Гуль Мухаммед, двадцать два дюйма, то есть меньше двух футов. Он родом из Индии. Убедились? А каково максимальное число семечек, обнаруженных в одном арбузе? Тысяча сто двадцать два. Я могу продолжать и продолжать. Муж называет меня «дефективной эрудиткой», но я на него не обижаюсь. Мужчины любят высмеивать одаренных женщин, скажете нет? Это их способ самоутверждения.
Само собой, у меня найдется что рассказать о Люсиль Райдер. Я обращалась к ней именно так: Люсиль. Очень милое имя. Помнится, было это в тысяча девятьсот… девятьсот восемьдесят втором. Весной. Она сидела в том самом кресле, где сейчас сидите вы (эта мебель сработана на века), и мы болтали о том о сем. Ее юбка была коротковата по меркам Эшленда, а может, это ее ноги были длинноваты, и я подумала: «Дорогуша, прикрылась бы ты чуть побольше, пусть у них будет что домысливать». Вслух я этого не сказала. Не судите, да не судимы будете; тем более что и меня не обошли стороной скудоумное злословие и мелочные придирки, на которых специализируется местная публика. В школе я была капитаном болельщиков и однажды, когда наша группа поддержки выступала в перерыве между таймами, свалилась с самого верха акробатической пирамиды. Физически я не пострадала — Тодд Икинз перехватил меня на лету и смягчил падение, но по сей день, когда я прохожу по улице, кто-нибудь обязательно скажет: «Вон ковыляет наша падучая». А если и не скажет, то обязательно так подумает. Что может быть приятнее для людей, чем зрелище павшего ближнего? В тот день, когда рассыпалась пирамида, люди собрались вокруг меня с выражениями сочувствия, но я видела во всех глазах одну и ту же мысль: «Теперь тебе будет непросто смотреть на других свысока, мисс Капитанша». Думаю, точно такие же взгляды в последнее время сопровождали и вашу маму. И это после всего, что она для них сделала! Тут мы с ней были схожи. Выше заберешься — больнее будет падать. И она в конце концов упала. Но я не об этом хотела вам рассказать.
Ваша мама обратилась ко мне за помощью в поисках дома, который, как она утверждала, был собственностью ее отца. По словам Люсиль, отец поручил ей проверить состояние всевозможной недвижимости, принадлежавшей ее семье. Она так и сказала — «всевозможная недвижимость». Прозвучало внушительно, словно ее папаша был триллионером, а она, соответственно, триллионерской дочкой. У нее был листок со множеством адресов, причем эшлендский адрес оказался зачеркнут, и она с трудом его разобрала, произнеся по слогам. Я взяла у нее листок, сама дважды
— Вы уверены, что это правильный адрес?
Она была совершенно уверена.
— Вы знаете этот дом? — спросила она.
Я сказала:
— Знаю, мисс. Еще бы мне не знать! Но почему он зачеркнут?
— Отец говорил, что этот проверять не обязательно, — сказала она, — но со всеми остальными я уже разобралась, а домой возвращаться не хочется.
— Ищете маленьких приключений? — спросила я.
— Вроде того, — сказала она. — Что угодно, лишь бы не домой.
— Ну что ж, тогда поехали делать осмотр.
Она была очень недурна собой, с этаким глянцевым налетом юности, еще ничем не запятнанным и не замутненным. Она дала мне понять, что это ее первая в жизни работа и вообще первый самостоятельный выезд из родного дома, и я подумала: «Твои проблемы еще только начинаются, детка».
На моей машине мы совершили небольшую ознакомительную поездку по городу и затем направились к дому, который значился в списке ее отца. Накрапывал дождь, и одновременно светило солнце, как это иной раз бывает. Я сказала:
— Слепой дождик — значит, где-то смеется мартышка.
Она взглянула на меня удивленно.
— Так обычно говорит мой папа, — сказала она. — До сих пор я ни от кого другого не слышала этих слов.
— Это старая поговорка, ее знают многие, — сказала я, и ей ничего не оставалось, как согласиться со мной.
Минут десять она сидела на своем месте тихо и смирно, как образцовая юная леди из приличной семьи, но потом беспокойно заерзала и спросила, не буду ли я возражать, если она закурит. Я сказала, что не буду, она быстро достала сигарету, прикурила, выпустила струю дыма и закашлялась.
— Совсем недавно начала курить, — пояснила она с нервным смешком, глядя в боковое окно. — Моя мама умерла шесть недель назад, и тогда же мне пришла в голову мысль начать курить. Я почему-то решила, что это меня отвлечет и поможет перенести утрату, хотя это, конечно же, полная чушь.
— Не обязательно, — сказала я. — Примите мои соболезнования. От чего умерла ваша мама?
— От рака мозга. — Она снова повернулась к окну. — Сейчас я чувствую себя опустевшей, как будто чего-то не хватает внутри. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — сказала я. — Тут ничего не поделаешь. Такие вещи лечит только время.
Что еще я могла сказать? Я была едва знакома с этой женщиной, когда она ни с того ни с сего пустилась в разговоры о своей покойной матери. Мы скатились под гору по Девятой улице, которая заканчивалась тупиком. Я сдала назад, развернулась и выключила двигатель.
— Вот ваша собственность, — сказала я.
Несколько мгновений мы молча смотрели на дом; она была явно озадачена. Да и кто бы не озадачился, окажись на ее месте?
Это был старый дом Харгрейвза. В нем уже лет шесть никто не жил, и выглядел дом соответственно: кровельная дранка разбросана по двору, краска облупилась, по стенам расползлись побеги плюща. К тому времени последние из Харгрейвзов уже давно сгинули, после чего здесь сменилось несколько арендаторов, но это место по-прежнему называлось домом Харгрейвза и называется так до сих пор. По ее вздоху я догадалась, что это не похоже ни на одно из семейных владений, виденных ею ранее. Кончиками пальцев она прикоснулась к браслету с амулетами на своем запястье. Там были сердечко, домик, какой-то ключ и другие побрякушки, каждая из которых, вероятно, имела особый смысл — для нее, во всяком случае. Вздохнув еще раз, она сказала: