Арена
Шрифт:
— Безусловно. Но у меня нет пива.
Посмотреть на это действо собралось уже человек двадцать. Причем, по крайней мере, половина из них — ни бельмеса не понимающие по-русски. Впрочем, особо понимать тут было нечего, все читалось ясно и так. Среди зрителей проносились смешки, вероятно, кое-кто уже врубился, в чем дело. Может быть, даже дошло до подавляющего большинства. Возможно — вообще до всех. Только не до секьюрити и их боевого вожака. Как это обычно бывает, служба безопасности абсолютно ни у кого не вызывала симпатий. Есть в этом что-то грустное — всегда и везде «безопасники» только раздражают людей, хотя работу делают нужную, можно сказать необходимую.
— Покажите ваш пакет.
Александр покачал головой и сообщил, не меняя тона:
— И не собираюсь.
— Мы требуем, чтобы вы показали ваш пакет!!!
Пока шел спор, несколько женщин совершали челночные рейсы по маршруту: номера — улица. При этом на обратном пути дамские сумочки, совершенно неуместные на жаре и не подходившие к пляжным ансамблям, раздувались просто до неприличия, оттягивали плечи так, что казалось — еще немного, и хрупкие женские косточки не выдержат. Или не выдержат ремни сумок — что было куда более вероятно. Это зрелище настолько бросалось в глаза, что Саша делал над собой героические усилия, чтобы не заржать в голос. Впрочем, охрана не видела ничего. Только пакет в его руках.
Наконец Леночка, заходя в лифт, сложила пальчики колечком — мол, все о'кей. Саша тут же вздохнул, изобразил обиженное лицо и сунул пакет под нос менеджеру. Там лежали три фотоаппарата и кепка. Мило улыбнувшись остолбеневшей охране, Саша двинулся к лифту, уже не сгибаясь под «тяжестью» груза, спиной чувствуя взгляды, направленные на него, как сквозь прорезь прицела.
Вообще говоря, после этого цирка Саша ожидал репрессий. Однако, по-видимому, юмор ситуации был оценен по достоинству, что вызывало определенное уважение. Во всяком случае, до самого отъезда никто из охраны больше не интересовался содержимым пакетов и сумок, регулярно заносимых русскими туристами на территорию отеля. Возможно, секьюрити просто не хотелось оказаться выставленными на посмешище еще раз. В конце концов, ну их к бесу (или к кому должен посылать правоверный египтянин?) — этих русских вместе с их пивом.
Наташа вернулась из поездки по магазинам, нагруженная пакетами с деликатесами. Намечался праздник — годовщина свадьбы. Стае оставался на хозяйстве готовить мясо — Наташа искренне считала, что по-настоящему хорошо мясо может приготовить только мужчина. Стае не возражал, поскольку альтернативой часовому стоянию у плиты было мотание по супермаркетам, чего он на дух не выносил.
Отбивные весело шкворчали на сковороде, наполняя квартиру аппетитным запахом. Наташа увлеченно разгружала покупки, а затем принялась сервировать столик на двоих. Конечно, можно было бы пойти в ресторан, но оба они предпочитали домашнюю кухню, тихий семейный уют.
— Ты не знаешь, почему сегодня Игната не было на работе? — послышался из комнаты голос жены.
— Не имею ни малейшего представления. Может, отгул взял? Все равно, пока капитана нет, ничего серьезного не предвидится.
— Штерн ничего не сказал?
— Я его не видел.
В отсутствие капитана Стае исполнял обязанности старшего в Команде. Нельзя сказать, чтобы обязанности эти были обременительными, особенно в периоды, когда не намечалось проведение очередной Арены. Определить для каждого объем тренировок — вот и все. При этом присутствие на работе Штерна было совершенно необязательным, хотя он, как правило, находился в офисе постоянно.
— Женька собирается отпуск взять. Пока капитана нет… — вспомнил почему-то Стае.
— Да, они с Борисом на охоту решили махнуть, на неделю. И надо людям зимой по лесу шастать? Не
— Это Борькина идея. Как начнет расписывать особенности национальной охоты… Таша, я почти закончил. Можно подавать.
— Мне нужна еще минуточка, дорогой.
Стае скинул передник и вышел в зал. Перед диваном стоял маленький столик, комната была погружена в полумрак, разгоняемый светом шести свечей в двух витиеватых подсвечниках. Он поставил тарелки на столик и, услышав за спиной шаги, обернулся.
В дверях появилась Наташа в длинном темно-красном вечернем платье, на высоченных шпильках. Волосы ее были аккуратно уложены, а макияж явно являлся плодом длительных усилий. Когда только успела? Она выглядела потрясающе, и Стае, как и всегда в такие моменты, испытал бесконечную нежность к жене и одновременно бесконечную гордость оттого, что такая женщина — с ним.
— Ты бесподобна… — прошептал он.
— Все для тебя, — улыбнулась она в ответ.
Хлопнула пробка. Искрящаяся в свете колеблющегося пламени жидкость полилась в бокалы. Отменное шампанское, французское, настоящее, — оно как нельзя лучше подходило к этому моменту.
— За нас. — Она слегка прикоснулась краем своего бокала к бокалу мужа — на мгновение в воздухе повис мелодичный звон.
— За нас.
В прихожей пронзительно тренькнул звонок. Стае скривился:
— Кого черти несут? Надо же, как не вовремя. Может, не открывать?
— Ну как можно? — вздохнула Наташа, ставя бокал на стол. — Пойду посмотрю.
Стае, развалившись на диване, ждал возвращения жены. Было слышно, как открылась дверь, затем что-то щелкнуло… Выключатель?
И тут из прихожей раздался совсем другой звук. Стае знал — так на пол падает что-то тяжелое. Он бросился на шум, не замечая, как опрокидывается столик, как летят на пушистое ковровое покрытие тарелки и свечи, как разлетается на мелкие осколки тонкий хрусталь. Его взгляд уперся во что-то красное, лежащее посреди прихожей, — что-то стройное, изящное… и такое неподвижное. И на красном платье расползалось пятно — темное, еще более темное, чем густой цвет ткани. Казалось, время остановилось — словно фильм вдруг замер на одном-единственном, окрашенном в красный цвет кадре.
Несколько фигур, одетых в черное, скользнули в квартиру, и Стае вышел из ступора. Его захлестнула волна бешенства. Он уже не осознавал, что делает: тело двигалось автоматически, и это было страшно. Мышцы не подчинялись разуму, работая только на смерть. В стремительных движениях воплотилось все, что было накоплено многочасовыми тренировками, — пожалуй, ни на одной Арене он не действовал столь эффективно.
Первые двое, ворвавшиеся в коридор, были убиты на месте — одному рука Стаса пробила грудную клетку, второму, почти одновременно, проломила височную кость. Два тела рухнули на пол, но за ними толпились следующие…
Устилая пол телами, Стае отступал к окну. Он уже начал уставать. Вместе с усталостью вернулось трезвое мышление. Его хотят убить — не скрутить, не вырубить — просто убить. Без затей. И при этом совершенно не считаются с потерями. Живи он не на двенадцатом этаже, скакнул бы сейчас в окно — только его и видели. Но отступать некуда. И он снова атаковал, и еще раз, и еще… Его удары должны были бы быть смертельными, он не жалел противников — наверное, впервые в жизни он не старался победить — он стремился убивать. Как можно больше. Правда, кое-кто из рухнувших на пол тут же поднимался… хотя и не должен был. Времени на размышления о причинах такой живучести у Стаса все равно не оставалось.