Арена

Воронин Дмитрий Анатольевич

— Все можно, — флегматично зевнул Евгений.

Горячка боя ушла, и теперь он чувствовал себя расслабленным и спокойным. Может быть, потому, что, в отличие от Бориса, воспринимал все происходящее как нечто нереальное, как игру, в которой убитого друга всегда можно спасти, подобрав за углом «аптечку» или загрузив «сохранёнку».

Борис в жизни повидал гораздо больше и прекрасно понимал, что влипли они всерьез. Более того, за них еще не взялись как следует. Все эти нападения явно отдавали дилетантством. Против них действовали люди… ну, существа, не имеющие ни малейшего представления о земной жизни вообще и очень слабое — о способах проведения террористических акций. Займись их ликвидацией профессионалы — и им бы не уцелеть уже

тогда, в лесу: все было бы шито-крыто — ни свидетелей, ни тел. То же самое касалось и Лики. Штурм ее квартиры был просто беспомощным.

Тот, кто за всем этим стоял, явно имел некоторое представление о возможностях воинов Арены, но почему-то не принял этого в расчет, вознамерившись, в буквальном смысле слова, закидать их шапками. То есть делая ставку на банальный количественный перевес. Дымные столбы на месте взрыва столкнувшихся джипов наглядно свидетельствовали о том, что количественный перевес может исчезнуть в одно мгновение. С другой стороны, от хорошего снайпера с винтовкой 12-го калибра, уверенно бьющей чуть ли не на километр, защиты еще не придумали. Кроме танка, разумеется… Но и на танк есть свои средства.

«А интересно бы было, — усмехнулся про себя Борис, — надеть наши „Робокопы“ и посмотреть кто кого».

Увы, боевые костюмы, заслужившие премию Жюри, были недосягаемы, как и все, что находилось в «Арене». Разумеется, Борис понимал, что склады, тренировочные комплексы, лаборатории и прочие чудеса, куда они попали из захламленной кладовой, находились отнюдь не в подвале старого московского дома. Теперь им туда путь заказан…

— Из твоих слов, Евгений, следует одна печальная вещь, — мрачно сказал Борис. — Если Олег пользовался мобильником, мы сейчас едем на его похороны.

В село, где жила Олегова бабка и где мог, пусть теоретически, находиться он сам, они приехали уже в сумерках. Найти нужную улицу не составило бы труда — село было не особо большим — если бы они знали адрес. Но знали они только название населенного пункта: Женька с трудом вспомнил, как Олег упомянул его в разговоре.

Говорили как раз о бабке. Олег рос без родителей, погибших давным-давно в автокатастрофе, единственным родным человеком для него была бабушка. Родным — и горячо любимым, несмотря на полное взаимонепонимание. В частности, Олег никак не мог понять, почему бабушка упрямо не хочет перебраться из богом и коммерсантами забытой деревеньки в благополучную Москву к любимому внуку. Тем более что внук собирался обеспечить ей поистине царские условия. Однако его регулярные уговоры столь же регулярно вдребезги разбивались о три волнолома — куры, огород, дом.

«Я здеся родилась, здеся и помирать буду, внучек, — вредничала старуха, о чем Олег с горечью жаловался коллегам. — А город этот твой я не люблю. Шумно тама, и воздух завсегда поганый, а то ли дело у нас!»

Насчет воздуха спорить, конечно, не стоило — разве можно сравнить вонь автомобильных выхлопов со свежим, ядреным запахом навоза? Хотя самому Олегу выхлопы были как-то все-таки ближе. Также он никак не мог уразуметь, чем французские корнишоны, хрустящие и остренькие, хуже заготавливаемых бабкой огурцов, каждым из которых можно было бы убить человека, не будь они такими вялыми. И очень удивлялся тому, что очередные банки с теми же огурцами, привозимые им из деревни и безо всякой жалости отдаваемые на растерзание приятелям, всегда шли «на ура».

Любой другой давно бы махнул на упрямую старуху рукой, но Олег не оставлял попыток прийти к консенсусу, хотя без особого результата. Возможно, потому, что бабка не знала такого слова, а если и знала, то искренне считала ругательным. Денег, которые присылал или привозил внучок, вполне хватило бы на то, чтобы скупить половину местного магазина вместе с вечно сонной продавщицей. Но бабка стойко горбатилась в огороде и курятнике, чтобы каждый раз порадовать приехавшего внучка куриным бульончиком и салатом «с грядки». Олег потом рассказывал друзьям, что

если он что-то и ненавидит в жизни, так это именно разнотравье, гордо именуемое «салатом», на котором прошло все его детство.

Когда Борис спросил, в каком именно доме проживает Матрена, что Олегу Зинченко бабкой приходится, старуха, к которой вопрос этот был обращен, шарахнулась от машины, как будто в ней сидела стая прокаженных, и, мелко крестясь, метнулась к дому, поминутно оглядываясь и бормоча что-то вроде: «Свят, свят…» Борис и Лика переглянулись — ничего хорошего такая реакция не сулила.

Картина произошедшего вырисовалась несколько позже — уже после осмотра руин почти дочиста сгоревшей избы и опроса местной малышки, все про всех знавшей и не успевшей еще обрасти предрассудками. Дети, коих было тут не так уж и много, по природному детскому любопытству, разумеется, видели если не все, то достаточно. Более чем достаточно. К тому же удалось разговорить соседей, которые недавно беседовали с милицией и теперь на контакт шли неохотно, но постепенно отмякли. Когда они поверили, что приехали и в самом деле друзья Олега, а не какие-то там бандиты, то дело и вовсе пошло на лад.

… Машины во двор Матрены приехали в полдень или около того, во всяком случае солнце уже стояло высоко. Машин было две — одна синяя, вторая зеленая. Мелкий пацаненок, не по возрасту складно строивший фразы, уверенно заявил, что одна из машин была «Челоки», а вторая — «Патлул». Женька мрачно ощерился — обе машины "были до боли знакомы. Из машин вышли люди, каковых было сколько пальцев на руке да плюс еще немного — считать грамотный в плане иномарок пацан толком еще не умел, максимум до трех. В общем, человек 7-8. Все они были в черных куртках, черных сапогах и белых штанах. Почему-то эти белые штаны запали мальчонке в душу — на протяжении своего сбивчивого, но переполненного подробностями рассказа он возвращался к ним раза три.

Когда люди в черно-белом двинулись к дому — они совершенно точно знали, какой именно дом им нужен, — Матрена вышла на крыльцо и сварливо потребовала отчета, кой черт им здесь надо. Один из незваных гостей сообщил, что им нужен Олег. Бабка пожала плечами и мотнула головой на задний двор, где внучок как раз занимался работой творческой и полезной для здоровья — рубил дрова. По крайней мере, она так думала. На самом же деле Олег как раз зашел в дом и видел эту сцену в окно. Видимо, заметили и его.

«Человек», заговоривший с бабкой, не меняя выражения лица, выстрелил ей в живот из пистолета, после чего вся компания открыла беглый огонь по дому. Стреляли не торопясь, спокойно — из каких-то небольших пистолетов, похожих на игрушечные и почти не издававших шума. Несколько минут спустя вся компания двинулась внутрь дома, чтобы закончить начатое. Что происходило там, того свидетели, ясно дело, не знали, но о последствиях поведали. Прошло довольно много времени, когда пришельцы покинули хату. Их стало существенно меньше — двоих они вынесли на руках, и тела эти не подавали признаков жизни. По свидетельству одного из дедов, старательно отравлявшего окружающую атмосферу донельзя вонючим табаком, один из покойничков «брюхом курыл». В ответ на просьбу пояснить столь странное сравнение дед охотно поведал, что тело прям-таки натурально дымилось. Еще один шел сам, но ноги его плохо слушались… Уже у машины один из черно-белых о чем-то спросил раненого, тот что-то ответил — слова никто не разобрал, — после чего вопрошавший спокойно выстрелил ему в лоб. Загрузив трупы в машины, черно-белые уехали. А еще несколько секунд спустя из окон избы показались языки пламени. Соседи, убедившись, что страшные бандюги убрались, осмелели и принялись тушить дом, однако толку в этом было немного — пламя разгоралось все сильнее, пока не стало совершенно ясно — хату не спасти. Уже позже приехавшие на место происшествия пожарные и милиция обнаружили среди развалин сгоревшей хаты труп человека. В его принадлежности сложно было сомневаться.