Аргентина: Кейдж
Шрифт:
6
Время залечило раны, шрамы на лбу и на щеках стали почти незаметны из-за морщин и глубоких складок, только на месте левой брови так и осталось ровное белое пятно. И, контрастом всему — черные мальчишеские глаза. Берет набекрень, грязная шинель нараспашку, желтые ремни — крест-накрест, тяжелая кобура на поясе.
— Почему сюда приехал, спрашиваете? Испанцы мне не родня, мсье Грант. Не слишком-то я их и люблю, признаться. Один в один наши алжирцы. Неприятный народ! Но когда страну убивают, и никому до этого нет дела, когда твоя Родина становится палачом... Нет, я лучше умру испанцем!
Кейдж строчил в блокноте, догадываясь, что и этот его репортаж завернут. Уже
— А воевать я не люблю. Мне и прежней заварушки хватило, до сих пор расхлебать не могу. Сейчас поставили на роту, а там — одни боши, 1-й Немецкий батальон... Как ими командовать — после Вердена и Бойни Нивеля? Только вот офицеров не осталось, выбили...
Ради этого человека Крис и приехал в 11-ю интернациональную. Из-за Курца и Хинтерштойсера тоже, но о горных стрелках писать не собирался — мсье Кальмар исчерпал тему до дна. Хотел только познакомиться — и джаз сыграть. Сам же и виноват! Трус, как и было сказано. А вот бывший лейтенант французской армии его очень заинтересовал. В штабе о нем шептались, не человек — легенда.
— Вы, мсье Лорес, упомянули прошлую войну. А вот скажите...
Черные глаза весело блеснули.
— Уже напели? Ну, во-первых, если Лорес, то не «мсье», а «камарадо», мы сейчас все испанцами обернулись. А во-вторых... Да, случилась со мной 1001 ночь! Только не пишите, ладно? Так расскажу...
Достал мятую пачку пахитосок, щелкнул зажигалкой. Репортер «Мэгэзина» послушно закрыл блокнот.
История, услышанная в штабе, действительно походила на сказку. Молодой офицер был тяжело ранен во время майского наступления 1917-го. Подлечился, получил свою медаль, вернулся в родной Оран. Жизнь, хорошо ли, плохо, покатилась дальше. И лишь совсем недавно — обрушились Небеса.
— Ночью проснулся, мсье Грант, — и себе не верю. Лежу и повторяю: Андре Кабис, Андре Кабис... Мое имя! Настоящее, понимаете? А затем и жену вспомнил, с которой в начале той войны обвенчался. Закричал, позвал, а потом испугался до холодного пота. Утром совсем уже собрался в больницу, врачам на милость сдаваться. Но решил все же проверить — послал телеграмму в Авалан, это недалеко от Тулузы.
Кейдж невольно кивнул. Авалан-Авалон, указатель на дороге. Тесен мир! И вообще история сразу же показалась странно знакомой, потому и решил разыскать бывшего лейтенанта. Слышал уже. И не просто слышал!..
Может, и в самом деле — арабская сказка?
— Но окончательно поверил, когда со своей Натали встретился. С ума сойти! Полжизни, считай, в двоеженцах ходил. В Авалане меня давно похоронили, а Натали не верила — ждала. Сольвейг! У нее и пластинка с песней есть, подарили добрые люди. Натали сказала, что видела меня ночью — нынешнего, со шрамами. А сама почти не изменилась, красивая, молодая... Не погибну, вернусь — и в третий раз жить начну... Печатать об этом не стоит, мсье Грант, все равно не поверят. Мне б рассказали — посмеялся... А играете вы здорово, бойцам очень понравилось!
Крис спрятал блокнот. Сам бы смеяться не стал, но конечно бы не поверил. Впрочем, и с ним самим происходило нечто не менее странное — такое, что ни одна газета в номер поместить не рискнет.
Первая странность — выжил. «Чудо!» — развел руками врач в больнице Сент-Жозеф де ла Грав[87]. «Чудо!» — констатировал молодой жандарм с расплющенным носом, составляя протокол. Мотоцикл, считай, вдребезги, а у него, бесшабашного ковбоя (Эй-о, эй-о! Эй-о, эй-о!), руки-ноги целы. Расплатился сотрясением мозга, ребрами — да еще зубами, включая двух саботажников, — который сверху, слева, и который внизу. Про чудо уже потом заговорили, две недели пролежал без сознания, священник даже приходил соборовать. Не это испугало — выжил. Однако там, за темным пологом беспамятства, осталось что-то очень-очень важное.
— Не вы первый, — успокоил врач. — Человек в бреду иногда целую жизнь прожить успевает. Вы, мсье Грант, все время свою знакомую звали. Мари-Апрель — может, помните такую?
Он не помнил — и помнил. Рыжая девушка, Аметистовая башня, руины замка, старая часовня...
«Будь милосерд, прости мне зло, я, Боже, хрупок, как стекло...»
Многое стерлось, уйдя в глубины Памяти, как только он открыл глаза: имена, лица, названия. Мари-Апрель осталась — как и лилово-красный шар над черепичными крышами.
Авалан-Авалон...
Порой Крису казалось, что все это не просто случилось с ним, но по-прежнему происходит, где-то совсем рядом, протяни руку.
«Только вы, мистер Грант, не радуйтесь. Рано! Грехи-то на вас!..»
— Пройдет! — обнадеживал эскулап, назначая успокоительное.
Не прошло, но отступило. Слишком многое навалилось, как только ему разрешили читать. Джорджи погиб, куда-то исчезла Великолепная Лорен, мисс Младшая Сестра отменила свадьбу, в его палату приходили серьезные люди в штатском, расспрашивая о каждом дне, проведенном на французской земле. Большой босс ничего объяснять не стал. Поблагодарил за соболезнования — и отправил в Испанию. Жизнь, точно как у лейтенанта Кабиса, покатилась дальше, однако Неслучившееся все еще было с ним, не уходило, стояло рядом.
«Я люблю тебя, Кристофер Жан Грант! Жаль, если я так и останусь для тебя призраком чужой невесты», — сказала Мари-Апрель.
«Останусь навсегда Вашей верной невестой...» — написала Камилла Бьерк-Грант.
Было? Не было? Да — и нет.
Американцы должны были приехать ближе к вечеру, и Кейдж с сожалением констатировал, что останется без фотографий. «Contax II» героически погиб вместе с мотоциклом, а старый проверенный «No. 1A Pocket Kodak» всем хорош, но сумерки не по его линзам. Добровольцы из Штатов — еще одна причина его командировки. В 11-й интернациональной бригаде земляков — едва ли взвод, присылают же целых пять сотен. Даже название уже есть — Батальон Линкольна[88]. Крис, решив дождаться, немного подумал — и устроил второе отделение some jazz. В брошенной квартире на первом этаже сидеть было негде, стояли вплотную. Потомок кажунов выдохнул — и врезал: от «Моего солнышка» («...с тобой, любимая, мне всюду Рай, ты лучик солнца не отбирай!») до страшного и прекрасного «Лазарета» («...где счастливой она быть сможет, только пусть не забудет меня»), а на бис, по личной просьбе Хинтерштойсера — «Минни-попрошайку»:
Хайди-хайди-хайди-хай! Ходи-ходи-ходи-хо! Хиди-хиди-хиди-хи!..Угадал точно. Не успели стихнуть аплодисменты, как с улицы послышались автомобильные гудки. Батальон Линкольна! В дверях немедленно возникла пробка, не хуже чем при рождественских распродажах на 5-й авеню. Когда Крис все-таки выбрался наружу, разгрузка уже шла полным ходом. Испанская бестолковщина успела заразить его земляков, и репортер «Мэгэзина» не жалел о несостоявшейся съемке. Пожар в цирке Барнума во время наводнения куда как фотогеничнее.