Аргентина: Крабат
Шрифт:
— Курить меньше надо, Герда. Обоняние пропадет.
Вероника уже возвращалась. Сумочка на боку, бумажный сверток под мышкой. Нелепая юбка, блузка-пиджак нараспашку... Марек, не выдержав, отвернулся. «Органическая потребность»!.. Где только Герда слов таких нахваталась?
— Вот и я! Ой, знаете, у нас, в Тюрингии, в магазинах почти ничего не купишь. А тут всё, буквально всё есть. Глаза разбегаются! Жаль, я большую сумку не захватила!..
Громко, считай, на всю улицу. Зеваки, явно оценив,
Обернулась — резко, словно от удара.
— Вы были правы, герр Шадов, а я смалодушничала. Струсила! Извиняться не стану, лучше внесу свой вклад. Как вы это назвали? Культурная программа?
Негромкий шелест бумаги, легкий стук. На капоте — ленты, три разноцветных мотка.
— Черная, красная, золотая — цвета Германской революции. Белую не хочу, я не монархистка. Украсим нашу «Антилопу». Пусть ветер рассекают!
Подошла Герда, поглядела внимательно.
— Как у цыган на свадьбе.
Подумала.
— А в общем, вы наш человек, госпожа Трапп.
— Спасибо! И еще...
Девушка быстрым движением достала из сумочки блокнот. Раскрыла.
— Хочу поднять свой личный штандарт. Вы не против?
...Справа синее, черное — слева. Между ними — извилистая белая молния, вместо острия — острый излом. Посреди две белых буквы — «В» и «О». «В» — «Вероника», догадаться легко. «О»...
Герру Шадову оставалось лишь развести руками. К счастью, гдето сзади прятался забытый всеми доктор Эшке.
«Два вопроса — «face to face». Согласны?» Но вопросов оказалось не два.
«Мария Оршич?»
Оршич!
— Под стекло пристроить можно, — Герда склонила голову набок, оценивая. — Приметный очень. Запомнят.
Девушка поглядела вверх, поймала зрачками синее бездонное небо.
— Пусть! Этот знак был на моем корабле. Перед самой посадкой отказал двигатель, но я не испугалась. Так неужели я стану бояться этих тараканов с «сигель»-рунами?
Мужчина и девочка переглянулись. Один поднес палец к губам, другая молча кивнула.
— Ну что? Ключ на старт? — улыбнулась «В.О.»
10
Свитера и кепи надели еще на платформе. Баронесса, накинув куртку, достала из багажника большой вязаный берет, с трех попыток, перемежаемых взглядом в зеркало у передней дверцы, пристроила его поближе к левому уху — и осталась довольна. Хинтерштойсер, видавший виды, извлек из рюкзака клетчатый шотландский плед. Ничто не помогло. Холод встретил их прямо у входа в боковую штольню, уводящую в самые недра горы. Дохнул, вцепился в кожу, добрался до мяса и костей. А потом, когда впереди забрезжил неясный дневной свет, к холоду присоединился его брат — ветер. Ударил в лицо, толкнул в грудь...
Площадка висела над пропастью. Ледяной каменный пол, невысокая, едва по пояс, чугунная решетка, а за нею — мороз и пустота. Справа и слева горный склон в клочьях сизого тумана, впереди же — вообще ничего, ни дна, ни покрышки, только серая дымка вместо сгинувшей земли.
Андреас был здесь не впервые, поэтому скромно отошел в уголок и достал сигареты. Смотреть не на что — горы себе и горы. Не так и высоко, ровно километр. Как раз для туристов — нервы перед обедом пощекотать. Закурил — стало теплее, а там и настроение пошло вверх, к самой снежной вершине.
...И в самом деле! До места, считай, добрались, даже вещи на горбу волочь не пришлось. Снаряга есть, консервов навалом, господин обер-фельдфебель получил законное право лично вычистить Sitzungssaal...
Погоды бы еще хорошей! И везения... Тони Курц прав, Норванд не только спорт, но и лотерея.
Он курил, наблюдая, как его спутники собрались у решетки, как Чезаре, словно неопытный дирижер, размахивает ручищами, тыча пальцем куда-то вниз, в сизый туман, как о чем-то громко тараторит неугомонный Джакомо...
Баронесса Ингрид стояла возле самого края пропасти. Слушала, не произнося ни слова, даже не кивая. Лицо застыло ледяной маской, сразу же став много старше и взрослее. Хинтерштойсеру почудилось, что светлое северное небо в ее глазах исчезло, сменившись безвидной туманной серостью.
Курц стоял рядом с баронессой, но молчал. Вниз не смотрел, косился куда-то в сторону. Андреас, немного подумав, подошел и так же молча отдал ему плед. Тот понял, кивнул, благодаря, и накинул клетчатое одеяло на плечи девушки.
Оставшись доволен, Хинтерштойсер вернулся в свой закуток, извлек из пачки новую сигарету, но так и не закурил. Каменное нутро горы неслышно дрогнуло. Черная тяжесть навалилась на плечи, мокрый белый снег ударил в глаза...
— Твой труп не найдут и не похоронят. Труп твоего друга будет пять дней висеть возле этого окна. Зачем вам это?
С ним говорил Эйгер.
Слова-скалы давили, не давали вздохнуть, но Андреас все-таки сумел разлепить бессильные губы:
— Мы хотим взять Северную стену!
Глухой утробный скрежет. И горы умеют смеяться.
— Северная стена — стена мертвецов. Даже я потерял им счет. Они лежат между камней, стоят по пояс в снегу, висят на своих жалких веревках. Где их мечты? Где их сила, их смелость, их страсть, их любовь? Я забрал все вместе с жизнями. Ты погибнешь, и погибнешь очень скоро, а мертвому нет доли в этом мире. Зачем всем вам такая судьба? Ради чего умирать — и тебе, и остальным?
Он пытался крикнуть, но из глотки вырвался еле слышный шепот: