Аргентина: Квентин
Шрифт:
Самолет грозно зарычал, собираясь с силами, встряхнулся, пошел на первый круг. Горный склон, палатки, дорога, люди на ней. Проснулись давно спавшие инстинкты, и самолет издалека почуял запах страха. Неужели цель? Живая, с горячей кровью, способная умирать! Внезапно истребитель ощутил, что не безоружен. Невероятно, но у него есть пулемет! И не какой-нибудь, а «Виккерс», 7,7 миллиметров! Откуда он взялся у мирного «почтаря», думать было некогда. Сейчас — бой, настоящий, взаправдашний бой!..
Второй круг! Как можно ниже, едва не цепляя белую ткань палаток. Женщина машет рукой. Раз, другой, третий. Дорога? Да! Он не ошибся, цель — там.
Третий
* * *
— Кавалерия… Светская дама с нужными знакомствами, — выдохнул Уолтер, вытирая пот со лба. — Н-не знаю, что и сказать, Марг!
Женщина улыбнулась.
…Ямочки!
— То, что мне так нравится от тебя слышать, сержант. Можно по-английски: «I» — и до последней буквы… Пойдем знакомиться!
Самолет, подпрыгнув последний раз, остановился прямо напротив входа. Мотор обиженно чихнул и умолк. Пилот выглянул из кабины, помахал рукой, затем ловко спрыгнул: первая ступенька — нижнее короткое крыло, вторая — земля.
Снял шлем, пригладил светлые волосы.
— Zdravstvuite, Margarita Nikolaevna!
Руку женщине подал левую, предварительно избавившись от перчатки. Затем последовала очередь правой. Летчик повернулся к Уолтеру, улыбнулся белозубо.
— Земляк? У меня одно место свободно. Если вам до Тренто, подброшу.
Уолтер Квентин Перри окаменел. До Тренто! Летное поле на окраине Бергамо, понурая толпа, невысокий крепыш в летном шлеме…
Подвиг молодой человек все-таки совершил — «А-а!», так и рвавшееся наружу, успел вовремя проглотить. Подавился, закусил глотком воздуха.
— Но… Но как? Я же в Бергамо совершенно случайно оказался! Самолет этот проклятый, «Савойя-Маркетти»…
Белозубому тоже пришлось закусывать воздухом, чтобы не подавиться смехом.
— Элементарно, господин Перри. Мы с вами вместе в этом проклятом самолете и летели, я сидел прямо за вами у окна. Когда все выходить собрались, вы карту Италии развернули, а я заглянул через плечо.
— Через левое, — рассудил Уолтер и присел прямо на землю.
— Сержант, успокойся! — Марг наклонилась, погладила по щеке. — Это мой давний хороший знакомый… Очень нужный, как видишь. Его зовут…
— Знаю, — перебил молодой человек. — Его зовут Ник.
Летчик не стал размениваться на «А-а!» Присвистнул бухнулся рядом.
— Здорово! Но… Но как? Я же действительно Ник. Николай! Но не по документам же, chert poberi!..
— Элементарно, — мрачно ответствовал Перри. — Про вас Роберт Бернс писал, мы его в школе проходили[82].
* * *
Для прощания им выпала всего минута и то неполная. Поглядели друг другу в глаза, обнялись, губы коснулись губ.
Все.
Он — к самолету, она — назад, ко входу в отель. Те, что стояли за стеклянной дверью, на них даже не посмотрели. Всех занимал «Ньюпор-Деляж-29», самолет-спаситель, прилетевший из ниоткуда и отправлявшийся в никуда. На их глазах рождалась легенда, которой суждено еще долго жить за сумрачными стенами «Могилы Скалолаза». Его провожали взглядами, самые смелые, выбравшись наружу, кричали, махали вслед шляпами и платками.
Счастливого пути, истребитель!
И только Эйгер, старый Огр-великан думал инако. Что ему самолет, что ему смерть на горной дороге? Было, пройдет, в памяти не застревая, повторится,
Частичка Вечности.
Глава 10. Лето Окситании
1
Когда осушили фляжку, Уолтер Квентин Перри присел к костерку, устроившись на измазанной в машинном масле холстине, поглядел на огонь — бойкие острые язычки — да и загрустил. Вспомнился далекий Пэлл Мэлл, походы в горы, друзья-приятели, банджо, на котором он учился играть, такие же костры летними ночами. Песни — веселые, грустные… Было — прошло, даже банджо нет.
Ничего, сойдет и так!
— Сейчас спою, — предупредил честно. — Ты не пугайся.
Пилот задумался на миг, подбросил в огонь хворостину.
— Валяй! Только по-английски я не очень. Извини!
Николай-Ник убедительно попросил называть его Робертом, чтобы путаницы не вышло. Уолтер, естественно, не возражал, еще раз поразившись совпадению — тень шотландца Бернса так и маячила за невысоким белозубым крепышом. На «ты» перешли, когда снимали с самолета «Виккерс». Для того и сели в небольшой укромной долине, приютившейся между двух хребтов. Провозились до вечера, измазались в масле, устали.
— Это любимая баллада моего дяди, сержанта Элвина Йорка, у которого медаль Конгресса. Там, Роберт, и понимать нечего. Он ее любил, она нет. В общем, все умерли[83].
Уолтер оторвал взгляд от огня, тронул струну на призрачном банджо.
Ты меня не любишь, Дженни… Это понял я случайно В день, когда ты примеряла Белый свадебный венец. Все прервалось, не начавшись, Замолчало, не играя — Ты меня не любишь, Дженни, И всему теперь конец. Ты меня не любишь, Дженни… Ты глядела на другого, На того, кто даже взгляда Твоего ловить не стал. Кто же это мог подумать? Я случайно обернулся… Ты меня не любишь, Дженни, И не рад я, что узнал.