Архимаг, который живёт в подвале

Старик был мёртв.

Уже месяц как, если начистоту.

На похороны, меня, его самого любимого внука, не пустили. Зато сюда, на распределение наследства, притащили буквально силком.

— …Максим Грачёв из рода Грачёвых, — монотонно пробубнил седовласый нотариус , — ознакомьтесь с волей покойного.

Я предпочитаю просто «Макс».

Юрист ткнул в меня конвертом с претенциозной сургучной печатью. Как по команде, взгляды всех

Повисла тишина.

— Может, тогда… ну, не знаю — хотя бы руки мне отпустите? — ненавязчиво предложил я.

И действительно. Сложно принять протянутый конверт, когда два дюжих мордоворота держат тебя «под локотки» уже второй час, с самого начала церемонии.

Личная охрана, так сказать. Заботливо отправлены роднёй, проследить, чтобы в дороге со мной ничего не случилось и я прибыл на место в целости и сохранности.

Так они мне объяснили, вломившись с утра пораньше в квартиру.

Амбалы вопрошающе глянули на мужчину с фигурой кашалота, что стоял немного осторонь — моего дядю. Дождавшись его одобрительного кивка, они отпустили меня и отступили на полшага в стороны.

Вот только я вовсе не спешил брать конверт.

Видите ли… когда ты бастард, а особенно — бастард такого рода, как Грачёвы, с подобными вещами лучше быть осторожнее.

Нет более простого способа обнаружить себя висящим на ветке дуба, с нежно зажатым в руке листочком об отказе от наследства, чем получить от покойного больше, чем ты заслуживаешь. По мнению родни, разумеется.

Эта самая родня, кстати, не переставала переводить взгляды с конверта на меня и обратно.

Я же глупо уставился на дыру в своих поношенных найках. Наверное, порвались, когда эти два братка паковали меня при первых лучах солнца.

Пауза определённо затянулась.

— Максим… Грачёв… из рода Грачёвых, — по-прежнему монотонно повторил юрист, — возьмите конверт и ознакомьтесь с волей покойного.

Я оторвал глаза от ботинок.

Двоюродный братец. Двоюродная сестричка. Прочая родня, ближняя и дальняя, чьи однотипные физиономии сливались в моём воображении в единую массу, густую, как заварной крем. Вся основная ветка рода глядела на меня с нетерпеливым раздражением, даже не пытаясь его скрыть.

Ладно. Я вздохнул.

Перед петлей не надышишься.

Шагнув вперёд, я потянулся за конвертом…

Но рука дяди-кашалота оказалась быстрее.

Ох. Дядя Больжедор. Я, конечно, понимаю — ты наконец-то дождался дедовой смерти, взошёл на его место, унаследовал власть и всё такое. Но к чему этот цирк? Мог бы и сразу забрать конверт, а не выжидать момент, чтобы показательно выдернуть его у меня из-под носа.

Впрочем, на меня Больжедор уже не глядел; жадно впившись пальцами в алый конверт, он принялся небрежно рвать его сбоку. Его пухлые щёчки, давным-давно похоронившие под собой скулы, взволнованно подёргивались при каждом новом движении. Наконец, дядя почесал свою козлиную бородку — единственное, что отдувалось за всю растительность на его голове — и развернул документ.

Мелкие глазки

Я внимательно наблюдал за ним.

По мере того как дядя читал бумагу, его морщины становились все глубже, тонкие губы втягивались под самое небо, а широкие ноздри принялись трепетать как нераскрытый парашют.

Несколько раз мне уже приходилось видеть эту гримасу. Я расслабился.

Так дядя улыбается.

Ну а после того, как по помещению хрипло разнеслось то ли кряхтение сутулой псины на обочине, то ли карканье кастрированной вороны, я понял, что не ошибся.

Всё верно — дядя заливисто рассмеялся.

Прочее семейство исподволь обменивалось недоумевающими взглядами; в дальних рядах кто-то о чём-то тихо переговаривался…

Я же уже понимал: мне ничего не угрожает.

Похоже, мой любимый дедушка — глава одного из сильнейших родов страны и единственная причина, по которой я, будучи связан с этими людьми, дожил до своих девятнадцати лет — не оставил мне ничего ценного. Во всяком случае, ничего, что было бы ценным в глазах Больжедора.

Тот, кстати, уже успел отсмеяться, и теперь педантично упаковывал документ обратно в конверт. Бррр… как при таком весе у дяди получилось иметь такие длинные и крючковатые, слово у носферату, пальцы?

— Так что, я свободен? — спокойно уточнил я, дождавшись, когда алый конверт окажется у меня в руках.

— Да, да, можешь идти, — фальшивая улыбка на лице Больжедора выглядела так же омерзительно, как и настоящая. — Я тебя провожу.

Я пожал плечами. Чем ближе к выходу тем лучше.

Хотя, конечно, ничего хорошего мне это предложение не сулило, понятно как день. Я покосился на своего кузена, дядиного сына; они с его невестой зачем-то потащились за нами, лишний раз намекая, что со мной закрыты ещё не все вопросы.

Почему я так думаю?

Ну, дело в том, что невеста моего братца слишком хороша для него. Карина, моя давняя знакомая по спортзалу, модель и актриса. Я давно корил себя за то, что мы с ней так хорошо сдружились — иначе пару лет назад она не зашла бы в гости ко мне домой и не попалась бы на глаза братцу.

Да-да, моё желание познакомить её с одним из двух дорогих для меня людей — дедом — в итоге сломало девушке жизнь. Её увидел мой братец, и она ему понравилась. Он же ей — не особо. Только вот дяде много было не нужно, он кинул все свои силы и ресурсы, давя на родителей и работодателей Карины, чтобы заставить её иногда общаться с моим кузеном.

И уж вовсе не представляю, на что им пришлось пойти, чтобы она приняла его предложение о женитьбе — спустя три года неловких посиделок за кофе раз в месяц.

Так вот. Если бы дядя не собирался сказать что-то, возносящее моего двоюродного братца передо мной в глазах моей давней подруги, то братец бы и не потащился следом.

— Так что, — тяжело вздохнул я, особо не надеясь на лёгкую развязку, — прощаемся или как?

Двери конторы нотариуса захлопнулись; мы оказались на парковке, заставленной дорогими машинами моей «чистокровной» родни.