Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952)
Шрифт:
Краски моря медленно менялись. Вначале оно было зеленоватого оттенка — сказывалась близость реки, — потом появились синие полосы. Чем дальше мы уходили в открытое море, тем гуще делалась его синева.
Жизнь на ледоколе налаживалась. Под ровный гул машин проходило в кают-компании комсомольское собрание — Степан Иванович рассказывал молодым морякам о задачах экспедиции и о выдающемся русском ученом П.А.Ветлугине. Мерный голос его, доносившийся через открытые иллюминаторы на палубу, заглушался по временам сиплым сорванным голосом завхоза, который распекал кого-то
12
Камбуз — кухня.
Капитан похаживал по мостику, невозмутимо-спокойный, широкоплечий, заложив руки за спину. Маленькие светлые глаза его щурились, что было признаком хорошего настроения. Капитана радовали чайки.
“Если чайка села в воду, жди хорошую погоду”, — такова старая примета поморов. А чайки, которых было видимо-невидимо вокруг, садились на воду. Правда, покачавшись на отлогой волне, они тотчас же снимались и принимались снова кружиться у борта корабля. Это птицы-попрошайки. И голоса у них были какие-то плаксивые, жалостные. “Подайте на пропитание, подайте”, — словно бы клянчат они, провожая корабль.
Из штурманской рубки на мостик поднялся Сабиров (на “Пятилетке” он совмещал обязанности штурмана и старшего помощника).
Глядя на него и на капитана, сблизивших головы над картушкой компаса, я вспомнил рассказ Сабирова о том, как Федосеич в свое время вырабатывал в нем характер моряка.
Тогда молодой казах только закончил мореходное училище и служил штурманом на танкере, которым командовал Федосеич. Караван кораблей шел в Архангельск. При подходе к Северо-Двинскому маяку на танкере Сабирова вышла из строя одна из машин, что затруднило маневрирование. Начальник каравана дал семафор: “Рекомендую взять лоцмана”. Федосеич ответил: “Мой штурман впервые ведет корабль. Чтобы не портить его характер, прошу разрешения лоцмана не брать”. Ответ — “добро”, то есть “разрешаю”. И танкер благополучно вошел в Северную Двину.
Сабиров любил при случае вспомнить эту историю.
— “Крестным батькой” моим стал! — с гордостью заканчивал он. — Умница! Бывалый! Понимает, как человеку важно начать!
Между тем Федосеич был очень осторожным судоводителем. Я убедился в этом, когда обсуждали вопрос, каким проливом пройти из моря Лаптевых в Восточно-Сибирское море. Проливу Дмитрия Лаптева Федосеич предпочел пролив Санникова, хотя тот был расположен севернее.
— Глубины больше, а значит, и плавание безопаснее, — кратко сказал он.
Потом, видимо решив, что недостаточно обосновал свою мысль, подкрепил ее поморской поговоркой:
— Старики говорят: “Моря не бойся — горы бойся…”
В положенный срок слева по борту остался остров Столбовой, а спустя несколько часов открылся и мыс Медвежий.
“Пятилетка” находилась посреди обширного архипелага Новосибирских островов. На юге за пеленой тумана прятались острова Ляховские. На севере темнела полоска земли. Когда мы приблизились
Это и был пролив Санникова.
Навечно закреплена на карте память об отважном и пытливом русском путешественнике якуте Савинкове, передовщике 13 артели зверопромышленников.
Сам Санников был очень скромен. Он не дал своего имени открытому им острову Столбовому. Имя его получил пролив, а также загадочная земля, то возникавшая, то исчезавшая на географической карте.
Санников, по его словам, видел ее с северной оконечности острова Котельный.
13
Передовщик — начальник, старшой.
Было это в начале прошлого столетия.
Почти полтора века с той поры спорят ученые о том, правду сказал Санников или ошибся. Несколько известных русских путешественников, отправившись следом за якутом-передовщиком, подтвердили, что земля есть, что они тоже видели землю. Бесстрашный Толль даже погиб во время ее поисков.
В наши дни правдивость Санникова горячо отстаивал знаменитый геолог академик Обручев. Он считал, что земля находится между 78-м и 80-м градусами северной широты и 140-м и 150-м градусами западной долготы. Указывались, таким образом, даже координаты.
Уверенность в существовании земли была так велика, что во время одной советской высокоширотной экспедиции везли на корабле зимовщиков, чтобы “попутно” ссадить на Земле Санникова. Но корабль прошел по чистой воде. Нигде в ноле зрения не было и признака суши.
Сейчас мы пересекали условный меридиан Земли Санникова.
— Знаете ли наше место, товарищи? — спросил я научных сотрудников за ужином.
В кают-компании поднялся разноголосый шум:
— Знаем! Конечно, знаем… Миновали Котельный… Проходим Землю Бунге… Скоро Новая Сибирь…
— Почти верно…
— Как это — почти?
— Вы не назвали еще одну землю. Лежит севернее этих островов.
Наступило молчание. Молодые научные работники недоуменно переглядывались. Степан Иванович усмехался в усы, доедая компот.
— Гипотетическая земля, — подсказал я.
— А! Земля Санникова!.. Кто-то пошутил:
— Наш корабль находится на траверзе миража…
— Миража? Ой ли! — задорно ответили ему. — А может, не миража…
Завязался спор. Эти два слова “Земля Санникова” я бросил, как яблоко раздора, и ушел улыбаясь. Неотложная работа ждала меня. Трудно вообразить, какое множество разнообразных каждодневных хлопот одолевает начальника полярной экспедиции!..
Я работаю уже больше часа, но шум спора продолжает доноситься ко мне — моя каюта помещается в том же коридоре, что и кают-компания.
— Мираж! Бред! — авторитетно произносит тонкий, очень знакомый мне голос. У него получается раскат на букву “р”, так что “бред” звучит, как “бррэд”. — Привиделась Савинкову земля!