Архипелаг OST. Судьба рабов «Третьего рейха» в их свидетельствах, письмах и документах
Шрифт:
Правда, я пытался получить хотя бы удостоверение личности. Обратился в управление Азнефтекомбината. Мне сказали, что мы числимся за КГБ, а там сказали, что нас передали в управление Азнефтекомбината. Круг замкнулся.
Целый год мы с товарищами долбили ломами каменистую почву под опоры телефонных линий, исправляли обрывы проводов, а при сильном ветре не только рвались провода, но и столбы валились под его напором.
Сидя высоко на раскачивавшемся от ветра столбе, вернее, стоя на «кошках» и держась на поясном ремне, мы вворачивали изоляторы, закрепляли на них провода. Я думал о том, как извилист жизненный путь человека, куда только
А дома меня с нетерпением ждали! Считали без вести пропавшим, и вдруг в конце войны я подаю о себе весть! В Баку ко мне приехал брат Миша, инвалид Отечественной войны, бывший командир разведроты, четыре раза лежавший в госпитале после ранений! Он приезжал ко мне и в Алкино, когда я уже прошел госпроверку и находился в запасном полку, приехал и теперь. Счастью моему не было границ! Но свидание наше было недолгим. Брат оставил мне свое офицерское обмундирование и обнадежил меня тем, что есть возможности вернуть меня в Москву.
Но вернуться в Москву было очень сложно. На самолет без паспорта билета не давали, а на поезде в пути всех пассажиров проверяла опергруппа.
В Москве нашлись добрые люди, мне прислали телеграмму, отзывающую меня в распоряжение нефтяного института. Это было, конечно, только предлогом. Но телеграмма была на бланке с грифом ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ, и я решил воспользоваться этим».
Между тем в сентябре 1946 года Совет Министров СССР (наркоматов уже не было) принял постановление № 2220, посвященное репатриантам:
«Установить, что на репатриантов — бывших военнопленных и военнообязанных, переданных из рабочих батальонов в постоянные кадры предприятий и строек, полностью распространяется действующее законодательство о труде, а также все права и льготы, которыми пользуются рабочие и служащие соответствующих предприятий и строек».
В почте, адресованной генералу Голикову, мне встретилось письмо из Ржева. Писала Вера Федоровна Соколовская, мать двух дочерей — семи и девяти лет. После немецких лагерей она вернулась во Ржев, поступила на льночесальную фабрику, получила и угол. «Но жить одной с двумя детьми без вещей, одежды и белья я не в состоянии. Дочь 9 лет не имеет возможности посещать школу — нет обуви, белья и одежды.
Я убедительно прошу Вас дать мне возможность переехать к матери(здесь и далее выделено авт. — В. А.) в Горьковскую область, село Вареж.Там я могу найти приют для себя и детей и иметь возможность послать дочь в школу, которая уже пропустила 3 года. Здесь я неоднократно обращалась в гороно, но девочка вне школы. Я не могу отнестись к этому равнодушно и считаю преступлением держать ребенка вне школы, но я сама ничего не в силах предпринять.
Еще раз прошу Вашего разрешения на переезд к матери. Муж мой был в РККА, а сейчас сведений о нем нет никаких».
В архивной папке нет копии ответа генерала. Неизвестно, ушла ли во Ржев отписка или дали Вере Соколовской и ее дочкам вольную…
Компенсация
Надя Сысоева вернулась с немецкой каторги в ноябре 1945 года. Подошла к родному порогу в рваных мужских ботинках и потрепанном ватнике. «Было мне 18 лет, а образование — пять классов. Лучшие годы отняла неволя, но я радовалась, что осталась жива, — пишет Надежда Николаевна из подмосковного города Клина. — Считаю, что Германия должна выплатить мне за
К концу 80-х — началу 90-х годов прошлого века, когда в Советском Союзе лишь начинали вслух говорить о компенсациях жертвам фашистского террора, граждане многих других стран такие выплаты уже получали много лет. Германия платила им за потерю родных и близких, за ущерб физическому состоянию и здоровью, за лишение свободы и утрату собственности, за принудительное прерывание профессиональной или предпринимательской карьеры и неполучение выплат по страховым полисам и индивидуальным частным пенсиям… Не были забыты жертвы «медицинских» опытов, которые масштабно проводились в гитлеровских концлагерях… Предусматривалась компенсация за уменьшение трудоспособности и ношение еврейского знака — шестиконечной звезды…
Все правильно, все по закону, по международным соглашениям Германии, а с 1959 года и Австрии, с Англией, Францией, Бельгией, Данией, Израилем, Голландией и другими странами. К примеру, по договору ФРГ с Израилем Германия выплатила 3,5 миллиарда марок. А что же досталось тем, кому исковеркал жизнь знак OST?
До начала 90-х годов — ничего! Переговоры между ведомствами иностранных дел СССР и ФРГ о возможных выплатах советским гражданам за принудительный труд на рейх начались только весной 1991 года. Почему не раньше? Причин много. Назову лишь одну. Как известно, Нюрнбергский процесс квалифицировал насильственный угон и принудительные работы как беззаконие нацистского режима. Но в 1953 году в Лондонском соглашении о долгах правительство ФРГ сумело утвердить иное определение, подвести принудительные работы под репарационное право. А переговоры о репарациях ставились в зависимость от подписания мирного договора. Было немало и других, дипломатических, юридических проблем — о них подробно говорится в монографии П. Поляна «Жертвы двух диктатур»; отсылаю к ней тех, кого тема компенсаций интересует подробнее.
Эксперты искали приемлемые для всех сторон формы соглашения, а «восточные рабочие» все ждали справедливости.
Лидия Константиновна Завгородняя, г. Киев:
«Документов о пребывании в Германии никто на руки не выдавал, да и кому они в то время были нужны?! По возвращении из Германии одно упоминание об этом вызывало отказ в приеме на работу».
Любовь Ильинична Огурцова, Воронежская обл.:
«Вот я прочла в газете, что Германия будет выплачивать нам компенсацию, а кто нам вернет наши юные годы, отнятые каторгой?»
Анатолии Тимофеевич Педин, г. Азнакаево, Татарстан:
«Называю координаты города и лагеря, куда нас привезли, а также название фирмы, имя хозяина, где мы работали. По школьному атласу это, вероятно, одна из земель ФРГ — Рейнланд — Пфальц на реке Рейн. В этом небольшом городе есть железнодорожная станция одного с ним названия — Плайт и фирма «Пингер». Это, кажется, и имя самого хозяина, и название его фирмы, где мы работали в неволе.
Насколько я сейчас понимаю, свое дело этот хозяин начинал почти с нуля. До нашего приезда здесь уже была небольшая группа наших военнопленных. С нами стало около 30 человек.