Архипелаг в огне
Шрифт:
Николай Старкос со своей стороны не знал, что «Сифантой» командует Анри д'Альбаре, хотя ему и было известно, что корвет бросил якорь в Аркассе.
Предоставляем читателю судить о чувствах, овладевших обоими противниками, когда они очутились лицом к лицу.
Анри д'Альбаре неожиданно провозгласил новую надбавку, ибо он только что заметил среди невольников на батистане Хаджину и Ксариса, — Хаджину, которая с минуты на минуту могла оказаться во власти Николая Старкоса! И Хаджина услышала его голос, она узнала его и готова была броситься к нему, если бы ее не остановила стража.
Одним-единственным
Во всяком случае, предстояла отчаянная борьба. Хотя Николай Старкос и не мог понять, каким образом Хаджина Элизундо оказалась в числе пленников, она по-прежнему оставалась в его глазах богатой наследницей корфиотского банкира. Не могли же ее миллионы исчезнуть вместе с нею! Они тотчас же появятся на свет, чтобы выкупить ее у того, чьей рабыней она станет. Таким образом, набавляя цену, он ничем не рисковал. И Николай Старкос решил продолжать торг с еще большим азартом, ибо ему приходилось бороться со своим соперником, мало того, со счастливым соперником!
— Шесть тысяч лир! — крикнул он.
— Семь тысяч! — ответил командир «Сифанты», даже не обернувшись к Старкосу.
Кади мог только приветствовать оборот, который принимало дело. Он и не пытался скрывать перед лицом обоих конкурентов свое удовлетворение, проступавшее сквозь всю его восточную напыщенность.
Этот алчный чиновник уже прикидывал, в какой сумме выразится его доля. Между тем Скопело начинал терять самообладание. Он узнал Анри д'Альбаре, а потом и Хаджину Элизундо. Если Николай Старкос, охваченный ненавистью, будет упорствовать, то сделка, поначалу еще сулившая какую-то выгоду, станет совершенно убыточной, в особенности если девушка лишилась своего состояния, как она лишилась свободы; а ведь это было вполне вероятно!
Поэтому, отозвав Николая Старкоса в сторону, он раболепно попытался высказать ему несколько благоразумных соображений. Но советы Скопело были приняты так, что больше он их не рискнул давать. Теперь капитан «Каристы» сам называл аукционисту цифры, делая это тоном, оскорбительным для своего соперника.
Легко понять, что маклеры, видя, как разгорается битва, остались, чтобы следить за всеми ее перипетиями. Толпа любопытных, наблюдавшая за этим сражением, где удары измерялись тысячами лир, выражала свой интерес шумными возгласами. Если большинство присутствующих знало капитана саколевы, то командир «Сифанты» не был никому знаком. Никто даже и не подозревал, с какой целью прибыл к берегам Скарпанто этот корвет, плававший под корфиотским флагом. Однако во время войны перевозкой невольников занималось столько кораблей всех наций, что нетрудно было заподозрить в этом и «Сифанту». Поэтому все полагали, что кому бы ни достались невольники — Анри д'Альбаре или Старкосу, — несчастных все равно ожидала рабская доля.
Так или иначе, через пять минут этот вопрос должен был окончательно решиться.
На последнюю надбавку, провозглашенную аукционистом, Старкос ответил словами:
— Восемь тысяч лир!
— Девять тысяч! — сказал Анри д'Альбаре.
Наступило молчание. Командир «Сифанты», по-прежнему сохранявший хладнокровие, следил взглядом за Николаем Старкосом, который в бешенстве ходил взад и вперед, совершенно не обращая внимания на испуганного Скопело. Впрочем, никакие доводы не могли бы теперь умерить разыгравшиеся страсти.
— Десять тысяч лир! — вскричал Старкос.
— Одиннадцать тысяч! — ответил Анри д'Альбаре.
— Двенадцать тысяч! — бросил Старкос, не задумываясь.
Командир д'Альбаре ответил не сразу. Не то, что бы он колебался, но он заметил, как Скопело кинулся к Николаю Старкосу, видимо пытаясь уговорить его прекратить безумный торг, и это на мгновение отвлекло внимание капитана «Каристы».
В то же время пожилая невольница, до сих пор упорно прятавшая свое лицо, выпрямилась, словно у нее возникло желание показаться Старкосу…
В эту секунду над Аркасской крепостью вспыхнуло пламя, окутанное клубами белого дыма; но прежде чем звук выстрела донесся до батистана, звучный голос назвал новую сумму:
— Тринадцать тысяч лир!
Затем послышался выстрел, за которым последовали долго не смолкавшие возгласы «ура».
Старкос оттолкнул Скопело с такой силой, что тот покатился по земле… Но было уже слишком поздно! Старкос больше не имел права торговаться! Хаджина Элизундо ускользнула от него, и, видимо, навсегда!
— Идем! — глухим голосом бросил он Скопело.
И можно было расслышать, как он пробормотал: «Это будет и надежнее и дешевле!»
Оба взобрались на арбу и скрылись за поворотом дороги, ведущей в глубь острова.
И вот уже Хаджина Элизундо, поддерживаемая Ксарисом, вышла за ограду батистана. Она кинулась в объятия Анри д'Альбаре, который говорил, прижимая ее к сердцу:
— Хаджина! Хаджина! Я отдал бы все мое состояние, лишь бы выкупить вас…
— Как я отдала мое, чтобы выкупить свое доброе имя! — ответила девушка.
— Да, Анри!.. Хаджина Элизундо теперь бедна, но зато достойна вас!
13. НА БОРТУ «СИФАНТЫ»
На следующий день в десять часов утра, снявшись с якоря при попутном ветре, «Сифанта» под малыми парусами направилась к выходу из гавани Скарпанто.
Пленники, выкупленные Анри д'Альбаре, разместились частью на твиндеке, частью на батарейной палубе. Хотя переход через Архипелаг должен был занять всего несколько дней, офицеры и матросы старались устроить измученных людей как можно удобнее.
Командир д'Альбаре еще накануне подготовился к выходу в море. Что касается тринадцати тысяч лир, то он представил кади такие гарантии, которыми тот вполне удовлетворился. Посадка недавних невольников на корвет совершилась без затруднений, и через три дня этим несчастным, которые еще недавно были обречены на ужасы берберийской каторги, предстояло высадиться в одном из портов Северной Греции, где им не пришлось бы больше опасаться за свою свободу.
Но ведь освобождением они были всецело обязаны тому, кто вырвал их из рук Николая Старкоса! Поэтому, едва поднявшись на борт корвета, они самым трогательным образом выразили свою благодарность.