Архивариус
Шрифт:
Жесток и безжалостен был ближний слуга Василия Кривого. Недоимки взимал до последнего зёрнышка, а ежели случалась недостача, заголяли нерадивому хозяину зад и били батогами на его же дворе, молча и деловито.
Капитон только и успел, что сапоги снять, как прибежала за ним дворовая девка: князь-батюшка к себе кличет. Чертыхнулся про себя мужик, да делать нечего – княжья воля! Натянул сапоги, влил в себя ковш холодной воды, свечу задул и пошёл в хозяйские палаты.
А во дворе жарко пылали два костра, рвали огненными языками густую тьму.
Дружинники, затеявшие перед ночной трапезой мытьё в бане, выскакивали голышом из парной и неслись к колодцу, где с визгом и гоготом ополаскивались ледяной водой.
– Эй, Кусай! – крикнул кто-то. – Давай к нам! Живо гузку твою веничком-то надерём!
Но тот, лишь махнув рукой, заторопился, шагая через две ступеньки высокого крыльца. Поднявшись наверх и пройдя запутанными коридорами, остановился перед резной дверью.
Вдруг вспомнилось, как мальчонкой-несмышлёнышем впервые переступил этот порог, как боялся всего, как гудела голова от княжеских тумаков и подзатыльников.
Сейчас, конечно, не то время, но до сих пор робел Кусай перед этой дверью: слишком уж крут и непредсказуем был рязанский князюшко Василий Кривой.
А тот в это время давил тяжёлыми шагами половицы своих покоев и нетерпеливо поглядывал на входную дверь. Огарок тёмного воску свечи, стоящей на массивном квадрате стола, всякий раз испуганно трепетал и гнулся пламенем, стоило грозной фигуре князя пройти мимо.
Это был уже много поживший человек, высокий и крупный. Длинные, до плеч, волосы его были аккуратно расчёсаны на две половины. Такой же ухоженной была и борода. И при этом ни одного седого волоса!
Все дивились такой особенности княжеской головы, и объясняли это не иначе, как огромной жизненной силой этого человека. А секрет был прост, да знала о нём одна только немая бабка Устинья, стиравшая княжеские порты.
Раз примерно в десять дней ночью доставала она из своего тайника холщовый мешок, брала из него горсть какого-то порошка, бросала его в чашку, а затем, добавив чуть воды, мешала до густой кашицы. После втирала её в хозяйские волосы и оставляла на время. А на следующий день опять красовался князь Василий чёрной как воронье крыло головой. Купил он это чудо случайно несколько лет тому назад у одного проезжего торговца пряностями за цену, при воспоминании от которой у него до сих пор дёргалась левая щека.
В дверь тихо стукнули.
– Войди!
Капитон осторожно переступил порог, поклонился земным поклоном, почтительно замер.
– Всё привезли?
Князь Василий остановился против него и упёрся взглядом. Один глаз у него сильно косил, за то и прозван он был в народе Кривым.
Но сам Василий, в силу особенностей характера, всегда и во всём предпочитавший пути не прямые, окольные, не всегда честные, ничего против такого прозвища не имел, даже гордился.
Капитон открыл было рот, чтобы ответить на вопрос,
– Поди сюда.
Князь уже стоял возле распахнутого окна и показывал рукой куда-то в темноту.
– Видишь? – спросил он подошедшего слугу.
Тот сразу же изо всех сил стал пялить глаза в указанном направлении, но Рязань спала, ночь была безлунная и не было видно ни зги.
– А там? – княжий палец ткнулся правее. – А вон там? Видишь?
Капитон наморщил лоб, потянулся рукой к затылку и, была – не была, со значением сказал:
– Вижу, князь-батюшка!
– Вот и я вижу. Враги кругом…
Князь Василий, ссутулившись, отошёл от окна, тяжело опустился на широкую лавку. Потом вдруг быстро встал, и, повернувшись к иконе Николая Чудотворца, начал истово креститься, бормоча молитву. После чего скинул с себя кафтан, бросил его на лавку и остался в кумачовой рубахе, перевязанной на поясе тонким витым шнурком.
– Князь-батюшка, – заторопился Капитон, чтобы увести разговор в сторону от непонятного для него направления, – подати все собраны, со мной двенадцать подвод пришло, да ещё в дороге столько же. К завтрему все будут здесь….
Но князь нетерпеливо махнул на него рукой, заставил замолчать, потом подошёл к большому, обитому железными полосами, сундуку.
Подняв крышку, извлёк из его объёмистого чрева диковинной формы голубоватую бутыль гранёного стекла и два высоких стакана на тонких ножках. Огонёк свечи, отражаясь в замысловатых узорах отполированного стекла, заискрился, брызнул в разные стороны голубоватыми бликами. Кусай аж зажмурился от такой красоты!
– Что, нравится? – усмехнулся князь. – Это фряжское стекло, подарок ростовского князя. Садись. Да не туда! Со мной рядом садись. Разговор у меня к тебе есть.
Капитон бочком приблизился к столу, сел на край лавки.
– Пей! – Василий Кривой протянул ему наполненный доверху стакан.
Неуклюже держась за тонкое стекло, Капитон разом опрокинул в себя содержимое его, закрутил головой, пытаясь понять, что это он такое выпил.
– Что? Не по нраву вино заморское?
Князь усмехнулся, выпил сам, а потом вдруг сразу потемнел лицом, упёрся в слугу тяжёлым взглядом.
– Враги со всех сторон лезут, так и норовят оттяпать землицу мою. Как вороны кружат над Рязанью. Сговорились ростовский, суздальский да владимирский князья… Тверской Федька туда же с ними лезет… Только я им не дамся!
Тяжёлый княжеский кулак громыхнул по столу так, что диковинная бутыль, подпрыгнув, неминуемо свалилась бы со стола на пол, но Капитон вовремя руки подставил, подхватил.
– Князь-батюшка, да ты только вели! Мы ж за тебя все как один поляжем!
– Поляжем… – сумрачно повторил князь, налил себе ещё, выпил. – Мне мои люди живыми нужны! А с нашими врагами пусть нечистая сила борется.
Услыхав такое, Кусай дёрнулся креститься. Хотел незаметно под столом крёстное знамение на себя наложить, но остановил руку под взором Василия Кривого.