Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Он обмяк и повалился на асфальт; лицо его снова утратило всякое выражение, а белые глаза снова потемнели.
Лара Рейт держалась пока молодцом. Ветер распахнул ее легкий шелковой халатик, открывая взгляду живописное сочетание черных кружев и бледной плоти — каким-то непостижимым образом вполне даже сочетавшихся с зажатым в ее руке пистолетом. Одноухий валялся на боку. Из простреленных коленей и лодыжек торчали осколки кости — Лара Рейт все-таки умела стрелять метко. Он сделал попытку приподняться на руке, протягивая другую к жертве, и Лара выстрелила еще раз. Локоть одноухого разлетелся облачком ошметков истлевшей одежды и плоти, а также осколков кости. Вампир повалился обратно.
Лара всадила пулю в его левый глаз. Вонь стояла тошнотворная. Лара чуть повела стволом в сторону, прицелившись в оставшийся целым глаз.
— Этим меня не убить, — прохрипела противная тварь.
— Мне этого и не надо, — невозмутимо ответила Лара. — Достаточно лишить тебя подвижности на время.
— Я все равно догоню тебя, — пообещал Одноухий-одноглазый.
— Перспектива выглядит радужной, — улыбнулась она. — Au revoir, детка.
Курок звонко щелкнул по пустому патроннику. Сделалось совсем тихо.
Лара успела еще, не веря своим глазам, покоситься на свой пистолет. А потом тот вампир, которого оглушил Томас, бросился на нее со спины. Не то, чтобы он нападал со скоростью молнии, но все же достаточно быстро. Я попытался крикнуть, предупреждая ее, но меня хватило лишь на слабый хрип.
Лара оглянулась-таки через плечо и попыталась увернуться, но мой окрик запоздал. Вампир схватил ее за волосы и развернул лицом к себе. А потом ударом кулака буквально выбил ее из туфель на шпильках. Сделав в воздухе почти полный оборот, она врезалась в стену. От удара она выпустила из рук пистолет; глаза ее были все еще широко раскрыты от потрясения. Из ссадин на щеке и лбу сочилась странная, бледная какая-то кровь.
Вампир встряхнулся и прыгнул к ней, приземлившись на четвереньки. Движение это было не лишено красоты, но какое-то чужое — скорее, паучье, чем кошачье. Почти ползком он подобрался к ней и, схватив за шею, прижал плечами к стене. А потом высунул длинный, кожистый язык и принялся, шипя от наслаждения, слизывать ее кровь.
Одноухий, отталкиваясь от земли здоровой рукой и извиваясь как змея, тоже подобрался к ней.
— Вторая по старшинству у Рейтов, — проскрежетал он. — И тот Белый, что нас предал. Вот теперь вы, голубчики, оба мои.
Лара сделала попытку стряхнуть вампира, лизавшего ее кровь, но сил ей явно не хватало, да и вид у нее был все еще оглушенный.
— Пошли вон!
— Моя! — повторил одноухий, откидывая ее волосы с шеи. Второй вампир без труда отвел ее руки и прижал их за запястья к стене у нее над головой.
Одноухий коснулся языком Лариных губ.
— Я покажу тебе, что такое настоящий вампир. Скоро, скоро ты увидишь все совсем в другом свете. Но и тогда останешься хороша. Сейчас, сейчас я порадуюсь…
Лара извивалась, пыталась вырваться, но взгляд ее так и не прояснялся, а движения становились все менее координированными. на лице ее проступил ничем не прикрытый испуг: вампиры навалились на нее и впились зубами в ее плоть. Теперь к ее воплям добавились омерзительные хлюпание и причмокивание.
Именно этого я и дожидался. Стоило им присосаться как следует, как я по возможности тише в несколько прыжков (не зря я все-таки занимался фехтованием) одолел разделявшее нас расстояние и с размаху воткнул шестидюймовую шпильку одной из Лариных туфель остававшемуся пока целым вампиру аккурат прямо промеж лопаток. Замах вышел что надо, да и разбег добавил энергии удару — каблук вонзился чуть левее позвоночника, прямо в истлевшее вампирское сердце.
Результат вышел ничего, хотя я бы предпочел большего. Вампир не взорвался и не рассыпался в труху. Но все же он завопил во всю мощь своих давным-давно сгнивших легких и задергался почти столь же впечатляюще, как тот, в которого шмякнулась индейка. Он повалился на землю, и на мертвом лице его застыла гримаса удивления и боли.
Одноухий чуть запоздал с реакцией. Когда он оторвал окровавленный рот от полушария левой Лариной груди, я уже держал наготове амулет моей матери и сосредоточил на нем все свое внимание, всю свою волю.
Тут такое дело: я слышал, что сила веры — просто еще один аспект той магии, которой я обыкновенно пользуюсь. Слышал я и то, что это энергия совершенно иного рода, не имеющая отношения к жизненным силам, что ощущаю я повсюду вокруг себя. И уж наверняка она вызывает у тех разнообразных созданий, с которыми мне приходится иметь дело в моей чародейской практике, совсем другую реакцию, чем обычные мои заклинания — так что, вполне возможно, они вообще никак не связаны.
Впрочем, это ровным счетом ничего не меняло. Я ведь не распятие совал в лицо этой гадине. Я держал в руке то, во что верил я сам. Пятиконечная звезда амулета символизирует пять сил вселенной — воздуха, огня, воды, земли и духовной энергии, упорядоченных человеческой мыслью, человеческой волей. Я верю в то, что те, кто умеет управлять этими силами, несут ответственность за то, чтобы использование их было направлено во благо — и силы этой моей веры вполне хватило, чтобы обрушить ее на Одноухого.
Пентаграмма вспыхнула серебристо-голубым сиянием, ярким как дневной свет. Высохшая, туго обтягивающая череп кожа Одноухого начала расползаться, а брызнувшая из трещин густая жижа немедленно загорелась тем же серебристым пламенем. Вампир завизжал и отпрянул от огня. Оставайся их двое, и они напали бы на меня с противоположных сторон, так, что свет пентаграммы мог поразить только одного. Но я лишил их такой возможности и преследовал Одноухого, держа пентаграмму перед собой и не ослабляя заряда воли.
Одноухий перекатился через продолжавшего дергаться вампира с торчавшими из груди индюшачьими ножками, и тот — возможно, младше или просто уязвимее, чем вожак, разом вспыхнул факелом, стоило лучу пентаграммы коснуться его. Мне пришлось отступить на шаг от жара, и очень скоро от него не осталось ничего, кроме пережаренной индейки.
Когда глаза мои снова немного свыклись с темнотой, Одноухого простыл и след. Я оглянулся через плечо и увидел, как обратившаяся Лара Рейт — глаза и кожа ее сияли тем же серебристо-белым светом, как и у Томаса несколько минут назад — методично превращает в кровавую кашу последнего вампира. Первыми ударами она превратила в труху его лицо, потом расплющила череп — а потом оторвала его к чертовой матери, убив его раз и навсегда.