Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Они заманили ее в это, — сказал я. — Они могли поручить вас кому угодно. Но они знали, что Жюстина здесь. Ваш отец дал Ларе особые инструкции отнести вас в вашу комнату. И судя по тому, что Лара говорила по дороге сюда, в машине, она прекрасно знала, что он задумал.
Томас поднял взгляд. Мгновение-другое он смотрел на запертую дверь.
— Ясно, — сказал он. Рука его сжалась в кулак. — Впрочем, сейчас это мало чего значит.
Этого я опровергнуть не мог.
— То, что я говорил вам… Не берите в голову.
Он мотнул головой.
— Нет. Вы были правы.
— Быть правым и быть жестоким — не одно и то же. Я прошу прощения.
Томас пожал плечами, и мы больше не возвращались к этой теме.
— Мне сегодня по разным местам мотаться, — сказал я, сделав пару шагов по коридору. — Хотите поговорить, выведите меня отсюда.
— Не сюда, — негромко произнес Томас. Мгновение он молча смотрел на меня, потом кивнул; похоже, напряжение немного отпустило его. — Пошли. Проведу вас в обход мониторов и охраны. Если отец увидит, что вы уходите, он может предпринять еще одну попытку убить вас.
Я повернулся и догнал его. Щенок зевнул, и я почесал его за ушами.
— Какая такая "еще одна попытка"? О чем это вы?
— Инари, — негромко произнес он. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. — Он послал ее к вам, как только увидел, что вы вышли из моей комнаты.
— Если он хотел моей смерти, почему он сам не пришел и не разделался со мной?
— Это не в обычаях Белой Коллегии, Гарри. Мы привыкли сбивать с пути, соблазнять, манипулировать. Используя при этом в качестве инструментов других.
— То есть, ваш отец использовал Инари.
Томас кивнул.
— Он хотел, чтобы вы стали у нее первым.
— Э… Первым — кем?
— Первым любовником, — ответил Томас. — Первой жертвой.
Я поперхнулся.
— Мне не показалось, будто она понимала, что делает, — заметил я.
— Она и не понимала. У нас в семье так: мы растем как обычные дети. Как… как люди. Никакого Голода. Никакого такого питания. Вообще никаких вампирских штучек.
— Вот не знал.
— Об этом вообще мало кто знает. Но рано или поздно это приходит к каждому, а она как раз достаточно взрослая. Ужас и боль должны послужить катализатором ее Голода, — он задержался возле ничем не примечательной панели обшивки и толкнул ее бедром. Она сдвинулась в сторону, открыв проход в полутемный, узкий коридор. Он шагнул в проем. — В общем, все это, и болеутоляющее, и усталость… и то, что она не понимает, что делает…
— Постойте-ка, — перебил я его. — Вы хотите сказать, первая кормежка — смертельна?
— Всегда, — кивнул Томас.
— То есть, она юна и неопытна, так что с учетом обстоятельств ей можно было бы простить потерю контроля над собой. Я бы погиб в результате вполне правдоподобно выглядящего несчастного случая. А Рейт чист от любых подозрений. Так?
— Угу.
— Если так, кой черт никто не предупредил ее, а, Томас? Ну, кто она? Каков мир на самом деле?
— Нам не позволено, — негромко ответил Томас. — Мы обязаны хранить это в тайне от нее. Я тоже не знал об этом, пока не достиг ее возраста.
— Бред какой-то, — сказал я.
Томас пожал плечами.
— Он убил бы нас, ослушайся мы правила.
— Что случилось с ее ртом? То есть, гм… наблюдатель из меня вряд ли был хороший в момент, когда это произошло. Я не очень уверен, верно ли я все разглядел.
Томас нахмурился. Из потайного хода мы вышли в полутемную комнату, что-то среднее между берлогой и библиотекой, полную книг, уютных кожаных кресел и аромата трубочного табака.
— Мне не хотелось бы лезть в вашу личную жизнь, — сказал он. — Но кто был последний, с кем вы были?
— Э… вы. На протяжении этой прогулки.
Он закатил глаза.
— Я не в этом смысле. В интимном.
— А… — не могу сказать, чтобы ответ дался мне легко, но я все же ответил. — Сьюзен.
— Ага, — кивнул Томас. — Тогда ничего удивительного.
— Ничего удивительного — это вы о чем?
Томас остановился. Взгляд у него был затравленный, но он явно делал над собой усилие, сосредотачиваясь на ответе.
— Послушайте. Когда мы кормимся… наша жизнь сливается с жизнью нашей жертвы. Сплавляется. Мы превращаем часть ее жизни в нашу, а потом забираем ее. Ясно?
— Ну… да.
— В принципе, это не слишком отличается от того, что происходит и между людьми, — продолжал он. — Секс не сводится ведь к простым ощущениям. Это союз, соединение энергии двух жизней. Взрывоопасное соединение. Это процесс сотворения жизни. Сотворения новой души. Поразмыслите над этим хорошенько. Вряд ли можно найти энергию опаснее и капризнее, чем эта.
Я кивнул, хмурясь.
— Так вот, любовь — другая форма энергии… впрочем, этим вас не удивить. В конце концов, магия питается в первую очередь эмоциями. Так что когда два человека соединяются, когда они, забыв себя, любят друг друга, это меняет их обоих. Это связывает их энергетику — даже когда они расстаются.
— Ну и?
— Ну и то, что для нас это смертельно. Мы можем внушать страсть, похоть, но это всего лишь жалкая тень любви. Иллюзия. Опасная эта штука — любовь, — он тряхнул головой. — Не забывайте, дружище, любовь убила динозавров.
— Как-то я был уверен, Томас, что динозавров погубил метеор.
Он пожал плечами.
— Нынче в научных кругах популярна теория, что падение метеора привело к вымиранию только крупных видов. Но кроме них было ведь полно всяких мелких рептилий — размером плюс-минус с тогдашних млекопитающих. По логике вещей рептилии должны были бы восстановить свои позиции в животном мире, но этого не случилось — потому, что млекопитающие способны испытывать любовь. Они способны на всепоглощающую, даже иррациональную преданность спутнику и потомству. Это помогло им выжить. А ящерицам этого не дано. Падение метеора дало млекопитающим шанс, но изменила историю именно любовь.
— Но какое, черт подери, это имеет отношение к ожогам Инари?
— Вы что, не слушали? Любовь — это изначальная энергия. Реальное соприкосновение с этой энергией ранит нас. Обжигает. Мы не можем питаться энергией, которой коснулась любовь. К тому же это понижает нашу способность внушать похоть. Даже атрибуты любви между двумя людьми могут быть опасны для нас. У Лары, например, круглый шрам на левой ладони — это она неосторожно обручальное кольцо подобрала. Моя кузина Мэдлин взяла в руки розу, которую кто-то подарил своей возлюбленной, и шипы отравили ее так сильно, что она неделю провалялась в постели.