Арифметика войны

Ермаков Олег

Бисмилля!

Идя по распадку навстречу вертолетам, он должен был погибнуть, а он остался жив.

Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим!

Скажи: Он – Аллах – един,

Аллах, вечный;

не родил и не был рожден,

и не был Ему равным ни один! ^[75]

И я вернусь в Кабул, в сень платанов в парке Бабура над городом, о котором тосковало в Индии сердце Великого Могола. И будет Господь мною доволен. И ничего не пропадет даром. Золотые песчинки Амударьи и серебряный цветок в ноздре Умедвары, разные глаза часовщика Кокуджана, карта-птица древних арабов, песни дяди Каджира и джихад сердца Кемаля.

75

К. 112: 1–4.

«А причина в руках судьбы – гнилая нитка».

В разгромленном кишлаке я потерялся, я был унижен и раздавлен. Но я нащупал концы и связал их накрепко. И в этом мне помогла благородная Книга, мать Книг, чье заступничество будет принято, и защитник, чьим словам верят. Я приобрел у Господа эти события: путь по ночной степи, остановку у мельницы, ожидание над дорогой, спасение под скалой.

Джанад ощутил спокойствие, подумав обо всем этом, словно его вздох совпал с могучим движением воздуха под звездами.

Господь создает множество поступков, а мы их выбираем, и, значит, мы свободны.

…Он шел дальше по распадку. И вскоре склоны сдвинулись, началось ущелье. Джанад надеялся, что это и есть то ущелье, выходящее прямо к озеру. Он был уверен, что это так. Звездное небо со дна ущелья казалось необычно ярким, узким, но неизмеримо глубоким, далеким. И он снова вспоминал слова пророка о Книге: «В ней есть звезды, а за этими звездами еще другие звезды. Ее чудеса бесконечны, а упоминаемые в ней удивительные вещи не устаревают. В ней зажжен светоч…» ^[76]

76

Книга о Святом Коране.

Какие чудеса тебе еще надо? Летать как муха? Или плавать как рыба? А рыба мечтает о миллионной доле наших знаний – чтобы уходить из сетей. Ей достаточно было бы одного слова. Рыбы собрались бы вокруг него, как у кормушки, как муравьи у кристаллика сахара, как астрономы у телескопа. Это слово было бы для них непостижимо прекрасным и многообразным, безмерным, как солнце.

«Если бы море было чернилами для слов Господа моего, то иссякло бы море раньше, чем иссякли слова Господа моего, даже если бы Мы добавили еще подобное этому» ^[77] .

77

К. 18: 109.

Хафиз, декламирующий благородный Коран от Открывающей суры до суры последней, не отважится заявить, что он прошел всю дорогу. Но скажет, что услышал напев то ли ветра, то ли звезд, идя берегом моря; а этот напев доносился откуда-то из мглы морской, но у него не было лодки, чтобы достичь этого места; а если бы он и достиг, то обнаружил бы, что звучание идет из глубин; и пусть он окунулся бы и поплыл, но разве измерил бы глубину Дыхания?

О благородной Книге написан Арафат ^[78] толкований. И что, стала она так же понятна, как букварь?

78

Горные вершины к востоку от Мекки.

…Все-таки чаще остальных кабульских друзей Джанад вспоминал Кемаля. И не Якуб-хан был рядом с ним.

Ущелье забирало влево, влево – и раскрылось в степь и небесную ширь с мерцающими звездами. Поперек лежала, млечно серея, дорога. Вдоль нее – по руслу реки – и пришел сюда Джанад. Он это понял, выйдя из ущелья и увидев озеро.

Аллаху принадлежит этот мир.

Бисмилля.

Осмотревшись, Джанад приблизился к дороге, пересек ее, зачерпывая сандалиями теплую густую пыль, и направился к озеру. Озерный дух примешивался к запаху пыли и полыни. Воздух здесь был мягче, чем в ущелье, дышалось легко. Джанад спустился к воде, казавшейся непроницаемой, присел на корточки, тронул черную гладь, ощутив ее прохладу и податливость. Зачерпнул воды и начал пить. Струйки стекали за воротник, по бороде. Он снял чалму и ополоснул голову. Вода хмелила, как вино Индуса с Кривого колена. Озеро расстилалось под звездами, скрываясь в ночи. И из глубины ее доносились равномерные звуки. Наверное, в крепости, где размещался афганский гарнизон, работала дизельная электростанция. Может, солдаты смотрели кино. И писали письма своим родным, если те – да и сами солдаты – были грамотны. Или готовились к новымподвигам, чистили оружие, собирались на очередную вылазку.

Против них – поворот зла.

Джанад тоже подготовил кое-что для них. Хотя, конечно, лучше бы это был русоволосый, а не те, что живут в крепости. Его будет легче убить.

…Он вздрогнул, глянув влево, мгновенно пожалев об оставленном «Ли-Энфильде». Но это был краешек луны, восходящей из-за холма. Несколько секунд Джанад следил за ней, испытывая необъяснимую тоску.

Возвращаясь в ущелье, в одном месте Джанад увидел… точнее, вдруг почувствовал беспокойство. Он огляделся. Но луна еще не проникла сюда ослиным глазом, и что-либо различить в двух десятках шагов было невозможно. Он пошел дальше, снова жалея, что не взял винтовку. Это его лучший спутник – «Ли-Энфильд» с тяжелым прикладом, выщербленным цевьем, охваченным металлическим кольцом, с пулей в зеркальном горле: одно движение пальца, давящего на упругий крючок…

Джанад так никого и не увидел в ущелье, но почувствовал, что самый воздух наэлектризован чьим-то присутствием.

Наверное, это был зверь, мягко ступающий по камням, темный, сливающийся со скалами.

Выйдя на склон у дороги и миновав открытое место, Джанад начал шарить в камнях, отыскивая винтовку. Ему это удалось не сразу. В голове пронеслись всякие предположения. Кто и как мог ее найти? Но наконец пальцы наткнулись на гладкое плотное дерево среди камней, Джанад нащупал прохладный шар затвора, потянул, тот плавно подался; убедившись, что патрон на месте, он двинул шар затвора вперед, и металл щелкнул, словно над ухом склонилась птица Кикнус ^[79] . Джанад поморщился. И одновременно он испытал облегчение. «Ли-Энфильд» был с ним. Он опоясался широким ремнем с кармашками, застегнул пряжку. От «Ли-Энфильда» зависит теперь его жизнь. И в нем таится чья-то смерть, стремительная или мучительная, но справедливая. Пуля в стальном зеркальном горле.

79

То же что и Феникс.

…Однажды осенью задул ветер, «Ли-Энфильд» тихо завыл за плечом дяди, и тот, рассмеявшись, начал ему подпевать. Дядя Каджир знал не только верблюжий язык, но и язык оружия. Он метко стрелял. Мне бы его зоркость.

Каменные кубы своих бойниц он разглядел и в темноте. Здесь лежали цадар с едой и бутыль, оплетенная верблюжьей веревкой. Воды оставалось совсем чуть-чуть. Надо было прихватить бутыль с собой. Это большая оплошность. Джанад сел, прислонившись спиной к валуну, винтовку положил рядом, развязал цадар. Запахло подгорелыми лепешками и яблоками. Он бережно отрывал куски лепешки, хрустел яблоком, наблюдая, как над вершиной растет ореол приближающейся луны. Сейчас бы он поел хотя бы сушеного мяса. Не говоря уж о кебабе ^[80] . И не отказался бы от виноградной патоки.

80

Мясное блюдо.

А шейхи, о которых рассказывал Кемаль, отправлялись даже в Мекку без крошки съестного. Такова была сила их упования.

Он допил воду, аккуратно увязал оставшуюся пищу в цадар, вытянул ноги, прикрыл глаза. За водой надо было идти прямо сейчас.

И он заставил себя встать и пошел – не к распадку, это все-таки долгий путь, по которому, возможно, придется отступать, а прямо к озеру по склону горы.

На краю склона возвышалась растрескавшаяся скала, почти напротив белел в свете луны низкий холм на берегу. Удобное место. Но дорога внизу ведет к заброшенной мельнице, ею пользуются редко. Джанад обошел скалу и по осыпи довольно быстро спустился к озеру – это не то что кружной путь по ущелью – и наполнил бутыль водой.