Арина Родионовна
Шрифт:
В конце февраля или в начале марта 1822 года сюда, в Климов переулок, прибыл подполковник И. П. Липранди, «добрый приятель» ( XIII 34)Пушкина по Бессарабии и Одессе. Иван Петрович (между прочим, вероятный прототип Сильвио из пушкинской повести «Выстрел»), странствовавший по служебным надобностям, привёз в Петербург из Кишинёва письма поэта к Льву Сергеевичу и другим лицам, а также новые пушкинские стихи, предназначенные для печати (XIII, 35–36).Спустя много лет И. П. Липранди описал свой визит в Коломну в воспоминаниях — и мы должны быть признательны мемуаристу за его строки об Арине Родионовне:
«При выезде моём из Кишинёва 4 февраля 1822 года в Петербург, Александр Сергеевич дал мне довольно большой пакет, включавший в себе несколько писем, чтобы передать оный не иначе, как лично брату его Льву Сергеевичу, а если, по какому-либо случаю, его на это время не будет в Петербурге, то его сестре (так пакет и был написан). <…> На другой день приезда в Петербург, исполнив обязанности службы, я прямо отправился к Сергею Львовичу, жившему по правой стороне Фонтанки, между Измайловским и Калинкиным мостами, в одноэтажном каменном с балконом доме, кажется, одним семейством Пушкина занимавшемся.
220
РА. 1866. № 10. С. 1481–1482.
Записки И. П. Липранди, созданные на основе его дневника, «вмещавшего в себя все впечатления дня до мельчайших и самых разных подробностей», считаются у пушкинистов «исключительно ценным» [221] и надёжным историческим источником. Так что и к словам мемуариста о «старушке» — то есть о нашей героине — можно относиться с полным доверием. Это важно для биографа: ведь скрупулёзный И. П. Липранди в двух-трёх фразах сообщил об Арине Родионовне существенные сведения.
221
ПВС-1. С. 504.
Из процитированного мемуарного фрагмента становится, например, ясно, что Арина Родионовна Матвеева занимала тогда в доме Пушкиных весьма привилегированное положение. В отсутствие барина и барыни она чуть ли не на правах хозяйкипринимала визитёров довольно высокого уровня — господ, да и домашние лакеи видели в ней не только старейшую прислугу, но и старшую.
Показательно и то, что няня была в курсе хозяйских дел и имела детальное представление о пушкинской переписке. Разговор с бравым офицером она вела запросто, и отнюдь не по-хамски [222] : задавала гостю вопросы, предлагала свои услуги — одним словом, старушка непринуждённо беседовала.
222
«Хам — прозвище лакеев, холопов или слуг; крепостной» ( В. И. Даль).
Ну а слёзы Арины Родионовны при упоминании о её «ангеле» отметим конечно же особо. Эти рыдания крестьянки в присутствии незнакомого господина, рыдания непритворные и неудержимые, если угодно — «слишком человеческие», вряд ли требуют пространных комментариев.
Как же она тосковала по нему!
В том же 1822 году няню видел в Петербурге, возможно, и двоюродный дядя поэта — коллежский советник Александр Юрьевич Пушкин, судья Костромского совестного суда [223] .
223
В воспоминаниях А. Ю. Пушкина «К биографии Пушкина» об Арине Родионовне, среди прочего, сказано следующее: «…Я помню, что видел её при Сергее Львовиче и Надежде Осиповне в Москве ещё в 1822 году, куда я тогда приезжал по своим делам» (Книга воспоминаний о Пушкине. С. 18). Мы допускаем, что память подвела мемуариста и он спутал две столицы.
Спустя полтора года после памятной встречи с подполковником И. П. Липранди Арина Родионовна, вероятно, столкнулась с другим посланцем из далёкого пушкинского мира. У нас есть основания думать, что в начале осени 1823 года петербургский дом на Фонтанке посетил одесский чиновник Дмитрий, Максимович Шварц. Позже, в декабре 1824-го, Пушкин в письме напомнил ему о нянюшке: «…Вы кажется раз её видели…» (XIII, 129) [224] . Однако никаких подробностей визита Д. М. Шварца в Климов переулок отыскать не удалось.
224
В. В. Набоков предположил, что Дмитрий Максимович мог обратить внимание на Арину Родионовну «в Москве около 1810 г.», когда «маленький Шварц танцевал на детских праздниках с маленькой Ольгой Пушкиной» (Набоков В.Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин» / Пер. с англ. СПб., 1998. С. 311). Научный редактор русского издания набоковского Комментария В. П. Старк заметил в этой связи: «Не исключён и другой, более правдоподобный вариант: Шварцы семейство петербургское, а потому вполне возможно, что их знакомство относится ещё к послелицейской юности поэта в столице. Однако у двух этих версий нет других доказательств, кроме <…> упоминания Пушкиным того, что Шварц видел Арину Родионовну. Петербургская встреча кажется более вероятной, чем московская» (Там же. С. 686).
Оба комментатора исходили из того, что Д. М. Шварц видел няню в присутствиипоэта или тогда, когда Пушкин был где-то поблизости (в том же городе, в Петербурге или Москве). Но в поле их зрения, похоже, не попал источник, позволяющий предложить совсем иную версию встречи чиновника канцелярии новороссийского генерал-губернатора с Ариной Родионовной.
Имеется в виду письмо Ф. Ф. Вигеля Пушкину от 8 октября 1823 года, направленное из Кишинёва в Одессу (XIII, 68).Из контекста этого письма вроде бы следует, что Филипп Филиппович незадолго перед тем получил послание от А. И. Тургенева из Петербурга и что тургеневская эпистолия была доставлена к Ф. Ф. Вигелю именно Д. М. Шварцем(последний, вручив письмо адресату,
(Кстати, в то время Александр Пушкин уже жительство-вал у моря, в Одессе, рассказывал княгине В. Ф. Вяземской, среди прочего, про «несправедливости его родителей» [225] , а начальником поэта по необременительной службе был новороссийский генерал-губернатор граф М. С. Воронцов.)
Летние месяцы в начале двадцатых годов Сергей Львович, Надежда Осиповна, Ольга, Лев и Арина Родионовна, судя по южным письмам поэта (XIII, 31, 42, 523),регулярно проводили в сельце Михайловском. Жили они, как и встарь, скромно, денег зачастую было в обрез, и в официальных бумагах о материальном положении семьи писалось почти оскорбительно: «Это фамилия мало состоятельная…» [226] Барон М. А. Корф, лицейский товарищ поэта, сосед по Коломне и довольно тенденциозный мемуарист, обрисовал петербургскую квартиру Пушкиных посредством таких красок: «Дом их был всегда наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой — пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, с баснословною неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всём, начиная от денег до последнего стакана» [227] .
225
Цит. по: Вересаев В.Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1990. С. 215 (из письма В. Ф. Вяземской П. А. Вяземскому от 13 июня 1824 года из Одессы).
226
Щёголев П. Е.А. С. Пушкин и граф М. С. Воронцов // Красный архив. 1930. № 1 (38). С. 182.
227
ПВС-1. С. 118.
От подобной унылой, близкой к истине прозы мы охотно перейдём к поэтическимматериалам для биографии Арины Родионовны, которые появлялись тогда же на Юге России.
За годы пребывания вне имперских столиц Александру Пушкину удалось совершить необычайный творческий рывок и выдвинуться в первый ряд российских поэтов. Он отдал в начале двадцатых годов положенную дань царившему тогда романтизму, прилежно учился у европейских и отечественных кумиров и одновременно преодолевал их влияние, открывал и расширял собственные творческие горизонты. В южный период Пушкиным были созданы, в частности, поэмы «Кавказский пленник», «Братья разбойники», «Бахчисарайский фонтан», стихотворения «Погасло дневное светило…», «Чёрная шаль», «Редеет облаков летучая гряда…», «Наполеон» и многое другое — лирическое и историософское, светлое и (иногда) мрачноватое, сомнительное…
К нему пришла шумная повсеместная слава. Пушкинские творения ждали, переписывали и с восторгом заучивали, вокруг них закипали жаркие баталии в журналах и альманахах, в салонах и офицерских собраниях, в письмах дам и кавалеров. Даже император Александр Павлович, беседуя с приближёнными, аттестовал Пушкина как «повесу с большим талантом» [228] и, кажется, подумывал о том, чтобы «помириться с ним» [229] .
228
Цит. по: Летопись. С. 275 (из дневника П. Б. Козловского).
229
Там же. С. 365 (из дневника М. П. Погодина).
Кое-что из написанного на Юге поэт при помощи петербургских приятелей и брата Лёвушки издал почти сразу же, какие-то тексты попали в печать через несколько лет, но были и стихи, которые (в силу самых разных причин) не публиковались при жизни Пушкина.
Из помянутых подспудных произведений повышенный интерес для нас представляет сохранившееся в виде беловика с авторской правкой стихотворение 1822 года:
Наперсница волшебной старины, Друг вымыслов игривых и печальных, Тебя я знал во дни моей весны, Во дни утех и снов первоначальных. Я ждал тебя; в вечерней тишине Являлась ты весёлою старушкой, И надо мной сидела в шушуне, В больших очках и с резвою гремушкой. Ты, детскую качая колыбель, Мой юный слух напевами пленила И меж пелён оставила свирель, Которую сама заворожила. Младенчество прошло, как лёгкой сон. Ты отрока беспечного любила, Средь важных Муз тебя лишь помнил он, И ты его тихонько посетила; Но тот ли был твой образ, твой убор? Как мило ты, как быстро изменилась! Каким огнём улыбка оживилась! Каким огнём блеснул приветный взор! Покров, клубясь волною непослушной, Чуть осенял твой стан полу-воздушный; Вся в локонах, обвитая венком, Прелестницы глава благоухала; Грудь белая под жёлтым жемчугом Румянилась и тихо трепетала… ( II, 241).