Аритмия
Шрифт:
Придаю лицу напускное выражение полнейшего безразличия.
Меня это не волнует. Не волнует. Все это мы уже проходили…
Снова вспоминается наше знакомство и дикое смущение, которое обрушилось на меня тогда.
Злюсь. Он ведь вполне может делать это нарочно. По части эмоций и переживаний я всегда была для него открытой книгой.
Отлепив спину от стены, хочу оттолкнуть, вот только он в очередной раз заставляет меня задохнуться. От удивления и немой растерянности.
Наклоняется
Прохладный поток воздуха нивелирует неприятную саднящую боль.
— Так лучше? — продолжает невозмутимо дуть на рану, отчего кожа покрывается предателями-мурашками.
Лучше? Не сказала бы.
Наши глаза встречаются, и в его — однозначно пляшут дурные черти…
— Меня настораживает твоя забота, — наконец совладав с собой, признаюсь я.
— Почему? Больше не живешь по принципу «добро на добро»? — отклоняется, ловко надрывает зубами защитную упаковку большого квадратного пластыря и по-прежнему смотрит на меня.
— С тобой это не работает, Ян, — непроизвольно слетает с языка.
Нечто, едва уловимое, мелькает в его взгляде. Может, проснувшееся чувство вины. Не знаю. Да померещилось, наверное… Мы ведь часто выдаем желаемое за действительное.
— Нам надо поговорить, — сообщает, наклеивая сперва один пластырь, а затем и второй.
— Нет, — категорично качаю головой. — Мне это точно не нужно.
Сгибаю колено, вынуждая его убрать руку.
Прищуривается, ухмыляется.
— Спасибо, конечно, за помощь, но это явно было лишним. Я бы даже сказала неуместным.
Пожимает плечом.
— Зачем ты ввел в заблуждение Лавриновича? — недовольно на него смотрю.
— О чем конкретно речь? — интересуется лениво.
— О том, что Денис с чего-то решил, будто ты — мой парень, — озвучиваю итог нашей с ним вчерашней беседы.
Нарочно не использую отчество, хотя всегда это делаю. И да, это мое «Денис» определенно режет слух.
— Чтобы я тебя рядом с ним не видел, — выдает он, мрачнея все больше.
— Ты серьезно? — я нервно смеюсь. — Не заболел? Может, у тебя температура и ты бредишь?
Дотрагиваюсь до его лба.
— Ты меня услышала, — его пальцы перехватывают мою кисть, и взгляд становится жестким.
— Да с какой стати ты указываешь мне что делать? — выдергиваю руку.
— Я тебя предупредил, — цедит сквозь зубы.
— Хватит угрожать. Ты вообще понимаешь, насколько нелепо это звучит?
— Нелепость — что ты повелась, — презрительно морщится. — Из-за него электрика бросила?
Я не могу это слушать.
— Ты конченый идиот, Абрамов, — поднимаюсь со скамейки. Он тоже встает. — Дай пройти.
— Не удивляйся, Даша, если Лавринович вдруг исчезнет, — вкрадчиво шипит в самое ухо, дернув за локоть к себе.
Поднимаю голову. Понимаю, что человек, стоящий рядом, способен на что угодно, но внутри горит такой протест…
— Лучше бы ТЫ снова исчез. И желательно насовсем, — отвечаю я ледяным тоном.
Между нами повисает пауза, а потом он выдает это:
— Я никуда не исчезал… Знаю, где ты жила, где училась, куда ходила по средам и субботам, — чеканит зло, внимательно наблюдая за моей реакцией.
По взмокшей спине бежит холодок.
— Ты… следил за мной? — застываю, в ужасе распахнув глаза.
А потом до меня внезапно доходит… Я часто замечала одну и ту же машину у себя во дворе, но точно знала, что никто из соседей на такой не ездит. Даже Лешка как-то обратил на нее внимание.
— Черный «Мерседес». Твой? Твой, отвечай?!
— Мой, — кивает, соглашаясь.
Поверить не могу…
— И зачем? Зачем ты приезжал?
Я жду от него ответа. Потому что все это просто не укладывается в голове. Но он молчит. Молчит, мертвой хваткой вцепившись в мой локоть.
— И как долго? Как долго ты делал это?
— Неважно.
— Ну понятно, — печально усмехаюсь. — Непосильная задача — быть честным до конца.
Пора бы привыкнуть, этот парень всегда остается собой. Ни разу за то время, что мы встречались, он не сказал мне того, что я так жаждала услышать.
— Я здесь из-за тебя, неужели не ясно? — произносит несколько раздраженно.
И, похоже, сам не до конца осознает, что говорит.
— Мне все равно, почему ты здесь. Я только прошу оставить меня в покое. Или, может, ты считаешь, что сделал недостаточно? Недостаточно для того, чтобы растоптать и унизить меня?
— Арсеньева…
Ненавижу.
— Все случилось так, как ты обещал. Из-за тебя моя жизнь превратилась в самый настоящий ад. Признаю, сама виновата, но только в том, что имела глупость связаться с тобой.
— Ты пошла в это чертово кафе! — стискивает челюсти. В глазах плещется неистовая ярость. — Я просил тебя остаться дома. Просил ведь!
Встряхивает за плечи. Прожигает кислотным взглядом.
Больно. Как же больно все это вспоминать, но я через силу улыбаюсь.
— Отомстил?
Спортзал почти опустел, и на меня начинает давить наше уединение.
— Легче стало? — спрашиваю смело.
Глаза в глаза.
Будет лгать? Или скажет правду?
— Не стало…
Вижу, как тяжело ему даются эти откровения, но ничего с собой поделать не могу. Отчего-то испытываю некую степень удовлетворенности. Если ему хоть на сотую долю было также мучительно больно, как и мне, то я только рада. Это ведь доказывает тот факт, что не все мертво там, у него внутри. Возможно, когда-нибудь кто-то еще рискнет и попробует растопить его ледяное сердце. Но это точно буду не я… Выхода из той ситуации, в которую мы попали, просто нет. Такие отвратительные вещи не прощают.