Аритмия
Шрифт:
— Это невозможно! Невозможно вот так взять и исчезнуть! — орет на весь бокс.
— Если доки фальшивые, то вполне, — не соглашаюсь я с ним.
Меняется в лице.
— Мне тоже самое сказали, — присоединяется к моей версии Илья. — Она может быть кем угодно. Где угодно.
— Я придушу ее! Придушу! — вопит истерично.
— Ты найди ее для начала.
— Может, у нее родственники какие-нибудь есть? Бабушка говорит, что нет, но вдруг… обманывает, — чешет затылок.
— Нет.
— Я не понимаю, зачем Алена это сделала! Харитон…
— Саша, —
— Саша… сказала, что Лиса сбежала потому что не хотела усложнять мою жизнь. Это че за бред такой? А сейчас типа упростила?
— Не давил бы на нее, может, и не сбежала бы! — рассуждает бугай.
— И это говоришь мне ты? — ершится Рома.
— Хватит уже, Беркут, — пресекаю конфликт в зародыше. Не то то опять начнется мордобой.
Этим двоим только дай возможность друг другу пятаки начистить.
— В машине подожду тебя. Ты скоро?
— Да.
— Так и знал, что помощи никакой от него не будет, — бросает зло.
Как только он выходит на улицу, поворачиваюсь к Паровозову.
— Ты ведь реально не знаешь, где Лисицына? — внимательно отслеживаю реакцию.
— Не знаю…
— А Саша точно не в курсе? — прищуриваюсь.
— Точно. Ревет до сих пор. Обижается на Алену за то, что контактов никаких не оставила.
Чувствуется вроде, что не лжет.
— Чиканется, если не разыщет, — поднимаюсь со стула и еще раз осматриваю рисунок на предмет дефектов.
— Зато теперь видно его истинное отношение к ней.
— А ты думал… — хмыкаю. — Но у бурных чувств неистовый конец… [6]
Убираю аэрограф и отправляюсь в комнату отдыха, чтобы переодеться. Тело ломит, хочется тупо лечь в постель, чем я в ближайшее время и займусь…
Рома сидит в машине. Слушает какую-то сопливую херобору. Башкой лежит на руле. Страдает.
Нехотя принимает вертикальное положение и заводит мотор.
— Ахинею эту выруби.
6
Цитата У. Шекспира из произведения «Ромео и Джульетта».
— Это — хит.
— Это — кровь из ушей и испытание для моей нервной системы.
— Моя машина, что хочу, то и слушаю! — заводится снова.
— Да бога ради, только в мое отсутствие. Тошнит уже от твоего депрессняка, Беркутов.
— Надо было попросить медсестру зашить тебе и рот, — ворчит обиженно. — Хорошие ведь песни!
— Как там Савелий? — меняю тему, ибо о вкусовых музыкальных предпочтениях говорить нет смысла.
— Да вроде ничего, терпимо.
Савка — это его младший брат, мой крестник.
— Но спит опять плохо. Просыпается, долго истерит. У меня сейчас вообще терпения на эти концерты не хватает.
— Давай мне еще из-за бабы на ребенке срывайся. Ополоумел в край? — наезжаю на него.
— Да я держусь, Ян. Просто уже иной раз нервы сдают, — оправдывается виновато.
— Значит,
— Заберешь его как-нибудь к себе на выходные? Ну, когда полегче станет, — просит он.
— Заберу конечно, но, к сожалению, смогу взять только на один день. Я ж теперь пашу как Папа Карло!
— Идет.
Время позднее. Пробок на дорогах уже нет, и Беркутов топит так, как я люблю. Похоже, дело в его мрачном настроении.
— Как думаешь, Паровоз врет про Лису? — спрашивает, уже подъезжая к моему дому.
— Нет.
Вздыхает. Тягостно-мучительно и обреченно…
— Все равно ее из-под земли достану, — повторяет как мантру.
Качаю головой.
— Только прошу не пропадай без вести. Оставь хоть какие-то ниточки, адреса… Я буду искать тебя до бесконечности. Пока мне будет сниться наша весна… [7]
7
Строки, которые, возможно, принадлежат С. Есенину. Так это или нет, доподлинно неизвестно.
— Точно. Именно так. До бесконечности, — сам себе кивает.
— Домой езжай, сыщик. Отоспись как следует. Уже глаза на выкате, Птицын.
Усмехается.
— Увидимся.
— Таблы свои жрать не забывай, а то отвезу на больничку, — угрожает, глядя на мою постыдную попытку нормально выползти из машины.
Закрываю дверь, провожаю взглядом «Лексус» до самого поворота и только потом захожу в подъезд. Медленно поднимаюсь по ступенькам, достаю из кармана ключи.
Дедова квартира встречает меня гнетущей тишиной, холодом и темнотой. Но это то, к чему я привык… То, в чем мне комфортно и спокойно.
Не включая свет, скидываю кроссы и снимаю куртку. Направляюсь в спальню и, как есть, в одежде заваливаюсь на кровать. Сил нет даже на то, чтобы принять душ, хотя краской от меня несет, должно быть, за километр…
Физическая боль усиливается, но я кайфую. Это немного отвлекает. Жаль, что не в достаточной степени.
Вытаскиваю из кармана джинс трубу и ставлю будильник. Опаздывать в универ нельзя, потом проблем не оберешься, жопу-то лавандой прикрывать больше некому, а сам я пока столько не зарабатываю.
Таращусь на экран.
Воскресенье закончилось.
Значит, Арсеньева второй день провела в Подмосковье с этим своим электриком Сережей…
Не могу не думать об этом.
«Зачем ему что-либо представлять, если он все выходные может раскладывать ее как угодно и где угодно» — звенят в воспаленном мозгу слова Беркутова.
Козел.
Под ноющими ребрами копошится неприятное, саднящее чувство. Как представлю, что этот правильный до скрежета зубов Сережа раздевает ее, смотрит на нее, трогает… И все. Будто щелочь кипящая по венам разливается. Разъедая к дьяволу нутро.