Ария смерти
Шрифт:
Просто не верилось, что прошло столько лет с тех пор, как он видел Флавию в Травиате: когда она умирала, у него просто сердце разрывалось, так хотелось вмешаться и спасти ее. И в то же время Брунетти знал: так же как Паоло и Франческа предпочли бы вечно следовать друг за другом сквозь вихри ада [35] , Виолетта заплачет от радости, ожив и вновь обретя здоровье, и тут же упадет замертво. Это всего лишь красивая история. Так и с Тоской: хотя она и заколола кинжалом Скарпиа и бросилась с крыши, все понимают, что еще минута – и она вернется на сцену, будет улыбаться и махать рукой зрителям. Однако убийство и самоубийство остаются реалистичными. Факты бессмысленны; истинно
35
Отсылка к опере С. Рахманинова «Франческа да Римини».
За последние годы Паола полюбила оперу, и исполнение Флавии привело ее в восторг, несмотря на то что сюжет она находила смехотворным.
– Вот бы увидеть ее в какой-нибудь более интересной опере, – сказала она, когда они с мужем были как раз на середине моста Риальто.
– Но ты же сказала, что тебе понравилось?
Брунетти зашагал вниз по ступенькам, ощущая внезапно навалившуюся на него усталость. Ему хотелось просто дойти до дома, выпить бокал вина и лечь спать.
– Да, местами даже за душу брало, – согласилась Паола. И тут же передернула плечами: – Но ты же знаешь, я плачу, даже когда убивают маму Бэмби.
– И что из этого? – спросил Брунетти.
– Опера никогда не сможет увлечь меня так же, как тебя. Я ни на минуту не забываю, что все это понарошку. – Паола потрепала мужа по руке, потом крепко схватилась за нее.
К этому моменту они уже спустились с моста и шли вдоль рива [36] .
– Может, это потому, что ты читаешь так много книг по истории, – протянула Паола задумчиво.
– Что-что? – растерялся Брунетти.
– В исторических трудах – по крайней мере, в тех, что ты предпочитаешь – почти всегда полным-полно вранья. Цезаря заставили принять власть против его воли. Нерон играл на лире, глядя на горящий Рим. Ксеркс велел отхлестать плетьми воды Геллеспонта. Куча фактов, которые подаются в этих книгах как истина, на деле – слухи или же и вовсе небылицы.
36
Берег (итал.).
Брунетти остановился и посмотрел на жену.
– Не пойму, к чему ты клонишь, Паола! Мне казалось, мы говорим об опере…
Она ответила не сразу.
– Я всего лишь хочу сказать, что ты развил в себе умение слушать.
По тому, как Паола замедлила не только речь, но и шаг, Брунетти понял, что мысль еще не закончена, и промолчал.
– На работе ты часто сталкиваешься с враньем, поэтому научился не упускать ни единой мелочи из того, что тебе говорят.
– Это хорошо или плохо?
– Прислушиваться к тому, что человек говорит, всегда хорошо, – незамедлительно последовал ответ.
Паола сделала шаг и поняла, что мужа ей придется тащить за руку, – он задумался и замер на месте. Газеты, журналы, которые он читает, составленные коллегами отчеты о преступлениях, заявления правительства… Его жена права: чаще всего лжи там примерно столько же, сколько и фактов, и оценивает он это именно с такой позиции.
– Думаю, ты права, – сказал Брунетти. – Часто бывает трудно отличить одно от другого.
– В этом вся суть искусства, – произнесла Паола. – Тоска – одна сплошная ложь, но то, что случилось с героиней, – нет.
О том, что ее слова были пророческими, Брунетти предстояло узнать через два дня, когда они увиделись с Флавией – за ужином в доме родителей Паолы. Гвидо с женой пришли в половине девятого и застали конте [37] с контессой [38] в парадной гостиной, окна которой выходили на палацци [39]
37
Граф (итал.).
38
Графиня (итал.).
39
Дворцы (итал.).
40
Главная водная магистраль Венеции.
Одежда на теще с тестем была скорее повседневной, что немало удивило Брунетти: галстук на конте шерстяной, а не шелковый, контесса – не в платье, а в черных шелковых брюках-слаксах. Из-под рукава ее жакета то и дело выглядывал браслет, пару лет назад привезенный ей супругом из деловой поездки в Южную Африку. Если учесть, что из Цюриха он привез ей шоколад, то что же везти из Южной Африки, если не бриллианты?
Собравшиеся расселись на двух диванах, друг напротив друга, и какое-то время говорили о детях, о школах, в которых те учатся, об их надеждах и, конечно, о том, как сами видят их будущность – обычная семейная беседа. Девушка Раффи по имени Сара Пагануцци уже год учится в Париже, но Раффи еще ни разу ее не навестил, – для взрослых это был повод для бесконечных домыслов о том, что же между ними происходит. Или не происходит… А Кьяра, судя по всему, пока что не подвластна обаянию сверстников, к чему ее родители и дед с бабкой относились с пониманием и даже радовались этому.
– Но это ненадолго, – озвучила Паола извечный пессимизм, свойственный женщинам, у которых есть юные дочери. – Однажды Кьяра все же выйдет к завтраку в облегающем свитерке, и слой ее макияжа будет в два раза толще, чем у Софи Лорен!
Брунетти вскинул руки в притворном ужасе, сделал свирепое лицо:
– У меня есть пистолет. Я смогу его застрелить!
Когда три головы резко повернулись в его сторону, комиссар медленно провел руками по лицу и улыбнулся.
– А что, отцы девочек-подростков обычно реагируют иначе?
Конте пригубил бокал с просекко и сухо заметил:
– Наверное, мне стоило попробовать этот метод, когда Паола впервые привела тебя к нам домой, Гвидо!
– Орацио, прекрати немедленно! – сказала контесса. – Прошло два-три года, и ты перестал считать Гвидо проходимцем.
И словно это могло еще больше приободрить зятя, контесса потрепала его по колену:
– На самом деле это произошло еще раньше, Гвидо!
«Хотелось бы верить, что это правда», – подумал Брунетти.
Если теща и собиралась сказать что-то еще, ей помешали: горничная объявила о появлении гостьи, Флавии Петрелли. Певица выглядела не такой усталой, как тогда, после спектакля, и вошла в гостиную с теплой улыбкой на устах. Конте поспешно встал и направился к ней.
– Ах, синьора Петрелли! Если б вы только знали, как я рад, что вы все-таки пришли!
Он наклонился поцеловать ей руку – вернее, воздух в паре миллиметров от ее кожи, после чего, снова-таки за руку, подвел Флавию к остальным, гордый, будто охотник, несущий жене на ужин жирного фазана.
Когда они подошли, Брунетти встал, но ограничился простым рукопожатием и заверениями в том, как ему приятно снова видеть Флавию. Паола тоже поздоровалась с гостьей стоя и, позволив себе вольность, расцеловалась с ней. Контесса осталась сидеть, но, похлопав по диванной подушке, попросила синьору Петрелли устраиваться рядом с ней. Когда Флавия опустилась на диван, контесса сказала, что восхищается ее талантом с тех самых пор, как услышала ее дебютное выступление в «Ла Фениче» в роли Церлины. То, что она не упомянула год, когда этот дебют состоялся, напомнило Брунетти о том, что семья графини дала немало дипломатов Ватикану и итальянскому государству.