Ария смерти
Шрифт:
– Я поговорю с Фредди. Мы с ним давно не виделись, и это хороший повод позвонить ему и пригласить в бар.
– Если тебе кажется, что так будет лучше…
Брунетти наклонился, чтобы поцеловать Флавию в обе щеки.
– Всегда приятно пообщаться со старым другом, разве нет?
– Конечно, – сказала Флавия, глядя ему в глаза. – Старая дружба не ржавеет.
Ночь выдалась ясной – оставался всего один день до полнолуния. Супруги Брунетти задержались наверху моста, глядя в сторону Лидо и далекой Адриатики.
– Ты правда
Ветра не было, и луна отражалась в темной воде канала, как в зеркале. Лодки не проплывали уже несколько минут, и Брунетти боялся заговорить, словно звук его голоса мог разбить это гладкое зеркало, а вместе с ним и ночное светило. Шаги на мосту тоже стихли, и довольно долго не доносилось ни звука. Наконец речной трамвай номер первый показался со стороны станции «Валарессо» и пошел дальше, через канал, к Санта-Мария-делла-Салюте, разрушив и очарование момента, и отражение в воде. Повернувшись, чтобы посмотреть на церковь Сан-Видаль, Брунетти увидел, что чуть ниже, на мосту, стоят еще зрители, завороженные луной, и тишиной, и фасадами домов на том берегу. Он глянул направо. Там у перил тоже столпились люди, глядя вверх, на рассыпающую свои благословения луну.
Брунетти взял Паолу за руку, и они спустились по ступенькам моста, направляясь домой, что называется, по длинному пути.
– Не знаю почему, но у меня такое чувство, будто мы с ней дружим уже давно, – наконец ответил он на вопрос жены, когда они вышли на кампо Санто-Стефано. – Мы с Флавией не виделись много лет, и не думаю, что хорошо успели узнать друг друга, когда у нас была возможность пообщаться. – Он подумал еще немного и пояснил: – Может, дружба ассоциируется у нас с воспоминаниями о прожитых вместе трудных временах?
– Послушать тебя, вы с Флавией прошли сквозь огонь и воду – как говорил твой отец о своих друзьях.
– Ты тоже это помнишь? – отозвался Брунетти. – Они с друзьями жили в тяжелые времена, чего не скажешь о нас с Флавией. Но и она попадала в неприятности, из-за которых пострадали люди.
– Интересно, что она делала все эти годы? – спросила Паола, желая отвлечь мужа от неприятных воспоминаний. – Ну, кроме того, что стала еще более знаменитой.
Они подошли к мосту, ведущему к кампо Манин, и Брунетти остановился поглазеть на витрину книжного магазина. А когда наконец оторвался от нее и они с женой стали подниматься по мосту, сказал:
– Понятия не имею. Я знаю о Флавии то же, что и ты; может, даже меньше, потому что не читаю музыкальных обозрений.
– Твое счастье, – произнесла Паола и кратко пояснила: – Сплошная болтология!
– Это ты об обозрениях, полагаю? – уточнил Брунетти, когда они проходили мимо льва [44] .
Паола рассмеялась.
– Ну не о Флавии же! Ее имя иногда попадалось мне в статьях. Отзывы всегда хорошие. Даже более того. – И когда они вышли на кампо Сан-Лука, она добавила: – Позавчера ты сам слышал ее, верно? И видел.
44
Речь
– Хотелось бы послушать в ее исполнении что-нибудь более… – Брунетти никак не мог закончить фразу.
– Пристойное? – подсказала Паола.
Теперь была его очередь рассмеяться.
Болтая о том о сем – от музыки до очевидного охлаждения Раффи к Саре Пагануцци, и снова о музыке, – они перешли по мосту Риальто на левый берег и зашагали вдоль рива. Некоторые рестораны уже не работали, остальные закрывались; после долгого дня официанты выглядели утомленными.
Супруги почти не разговаривали, пока шли вдоль воды. И только когда остался последний поворот направо, к их дому, оба обернулись, чтобы посмотреть на отражение луны в канале, которое, казалось, вот-вот соскользнет под мост.
– Правда же, мы живем в раю? – произнесла Паола.
Этот звонок пришлось бы принять и по «родительскому телефону», будь такой у Паолы, потому что раздался он в шесть пятнадцать – двумя днями позже. Гвидо ответил после третьего гудка – коротко: «Брунетти слушает!»
– Это я, – отозвался мужской голос, и комиссар внутренне напрягся.
– Что случилось? – спросил он, узнав Этторе Риццарди, одного из муниципальных патологоанатомов, который вообще-то не должен был звонить в такое время.
– Это Этторе, – представился доктор, хотя в этом не было нужды. – Прости, что звоню так рано, Гвидо, но я решил, что лучше сам расскажу тебе об этом.
– Где ты сейчас? – спросил Брунетти.
– В больнице, – ответил доктор Риццарди.
Брунетти понял: в морге. В какой еще больнице быть патологоанатому?
– Что случилось? – повторил вопрос комиссар, лишь бы не спрашивать: «Кто умер?»
– Я приехал раньше, чтобы вскрыть тело мальчика, который застрелился, – сказал Риццарди. – Хотел успеть до начала рабочего дня.
– Почему? – спросил Брунетти, хотя его это и не касалось.
– У нас новый доктор, только-только из мединститута. Не хочу, чтобы она это видела. Успеет насмотреться…
– И поэтому ты мне звонишь? – поинтересовался Брунетти, надеясь, – нет, молясь про себя, – чтобы Риццарди не усомнился в том, что это самоубийство.
– Не поэтому. Одна из медсестер кое-что мне рассказала. Ты ее знаешь: Клара Бонди. Жена Аральдо.
– Знаю, – произнес Брунетти, мысленно прикидывая, что все это значит и чего от него хотят. – И что же она рассказала?
– Им на скорой привезли девушку с переломом руки. Еще пришлось зашивать рану на голове – шесть швов.
– Что с ней стряслось? – Брунетти повернулся, чтобы посмотреть на часы. Почти половина седьмого! Спать уже не ляжешь.
– Упала со ступенек моста Скуоле.
Лежащая рядом на кровати под ворохом одеял Паола тихонько застонала. Брунетти успокаивающе погладил ее по бедру и сказал в трубку подчеркнуто приятным, дружелюбным тоном:
– Этторе, зачем ты мне все это рассказываешь?