Арийхон
Шрифт:
Пока мы одевались и смотрелись в комнату вошла мама Марунты. Посмотрев на меня, она лишь ухмыльнулась и обратилась к дочери.
– U jon eritaso qi ves salam. Mazef saste, jony fufihaseq lasdaf. Fa cha po yate, tutop mazef![65] - твердо сказала она, мельком глянув в мою сторону, и быстро вышла. От ее слов в глазах Марунты потух недавно появившийся огонек. Девушка тяжело вздохнула. На этот раз она буквально схватила меня за руку и потянула в комнату к дедушке. Резкие перемены ее настроения и поведения меня уже начинали волновать.
Мы влетели в комнату. На кровати лежал Федор
– Ut wapkir yate jony![66] – резко проговорила Марунта и тут же прочь из комнаты.
– Dum, Marunta![67] – окликнул ее дедушка. Как ни странно, но девушка обернулась, хотя и не произнесла ни слова.
– Vat ygan ertyfik uter IHASDAUF![68] – строго спросил Федор Матвеевич. В его голосе в этот момент было столько силы, что и не скажешь так сразу, что это старый и больной человек. Я же лишь наблюдала всю эту сцену со стороны, все равно ничего не понимая. И хотя это было похоже на отчитывание провинившегося ребенка, что-то здесь было не так.
– Vat la mazef ves hashiru saste,[69] - удрученно проговорила Марунта. В ее глазах была какая-то обреченность, будто она вновь попала в плен, и нет ни малейшей возможности выбраться. Как же плохо не знать чужого языка!!!
– Lasdaf’to ik-lo! Vat qi xasasty,[70] - теперь его тон был не столько строгим, сколько умоляющим. Что между ними такого происходит? Она же только что вернулась из плена, они долго не виделись, а тут такой прием!? Что-то внутри меня дико возмущалось подобному поведению.
На какое-то мимолетное мгновенье мне показалось, что интенсивно округляющиеся глаза девушки в любой момент просто вывалятся наружу. Для себя я лишь сделала вывод о том, что сказанная фраза нисколечко не обрадовала Марунту. Она ввела ее в ярость.
– Cha? Ik ha-ves wyqerst nib faxi ruf! In-bur? Ut caryjon IC![71] - кричала Марунта. Она даже начала метаться по комнате, хватаясь за голову и буквально вопя. Нет, это была не яростью. Это было больше похоже на панику и отчаяние, которые слишком интенсивно проявляются.
– Bunetil! Fik bazhe in-fasapy's. Xasasty qi minofy'to lasdaf uter querot.[72] - извиняющимся тоном говорил Федор Матвеевич, поднимаясь на кровати. Я не могла больше на это смотреть. Мне хотелось, хоть как-то успокоить девушку. Я подошла к ней поближе и попыталась ее обнять. Ничего не вышло. Ее буквально всю колотило. Что же такого происходит?
– Ha, re waquv ut mineresti nib xasim! Ufe ut ankor shadur, nib Cromft?[73] - произнесла Марунта, сквозь зубы. Сейчас вырывался даже какой-то странный рык изнутри нее. Она в гневе. Больше ничего я не могла понять.
– Ha. Inkor antopeh birg. Inkor mante ewasigin jony![74] - и снова вернулся строгий тон старшего человека. По всей видимости, ей что-то навязывают. Что-то, чего она категорически не хочет делать, но будто вынуждена. Ох уж эти родители и прародители! Всегда они вмешиваются в жизнь молодых людей. Нет, я все могу понять, и опята и ошибок в жизни у них больше, но не давить же на нас своим мнением и авторитетом? Почему так? У нас вообще-то есть свои желания, планы и мнения. И в конце концов мы тоже имеем право совершать свои собственные ошибки! А если учесть, что любое общество плохо
И снова мои личные возмущения захлестнули меня с головой. В свое время мне пришлось отстаивать свое право выбора университета, а, следовательно, и дальнейшую профессию.
– Ha inkor… I mazu das rygi has! Mahe salim, cha ut lasikun wen.[75] - захлебнулась она в собственных словах. Ох, что-то это мне напоминало. Неужели, она тоже не может найти достаточно весомых для них обоснований своей точки зрения?
– Ic fuxascirin mazu![76] - выплюнула девушка через небольшую паузу. А уже в следующее мгновенье развернулась и вышла. И теперь ни одни крики Федора Матвеевича не смогли вернуть ее.
Я тоже было развернулась, чтобы последовать за ней, но увидела Марготу, направляющуюся к дочери. Только после этого я сочла, что вновь буду лишней и абсолютно ничего не понимающей. Кстати, о понимании… вот пусть и объяснит мне!
– Федор Матвеевич, - обратилась я, - я, конечно, дико извиняюсь, если это не мое дело…
– Да, это не твое дело! – прервал он меня, Тебе не понять.
– Куда уж мне! – возмутилась я, - И так все прекрасно видно, без знания языка!
– И что же ты поняла? – как-то презрительно выговорил мужчина, плюхнувшись обратно на свои подушки и прикрывая глаза одной рукой.
– Вы навязываете ей свое мнение. А с ее желаниями не считаетесь, - выговорила я максимально твердо. Видимо, мои слова задели или удивили его, поскольку он убрал руку от лица и гевно посмотрел на меня.
– Знаешь, я был очень рад видеть первую землянку за много лет здесь. Но ты не поняла меня с самого начала. В этом мире несколько иные законы. И многие из них тебе сильно не понравятся. А подсиниться рано или поздно тебе придется. Так вот ни я ни Маргота не желаем, чтобы Марунта всю свою жизнь потратила на то, чтобы кому-то что-то доказывать, пока ее все-таки не сломают как и многих до нее, - грозно говорил он. Все вышесказанное воспринялось мной больше как угроза, а предупреждение.
– А вы считаете, что заставляя ее делать что-то чего ей ни коим образом не хочется, лучше? – с откровенным пренебрежением в голосе проговорила я.
– Да! Чем быстрее она смириться со своей судьбой, тем проще ей будет жить дальше.
– Кто я? Человек или тварь дрожащая? – произнесла я знаменитую цитату, - Вы – тварь дрожащая! – добавила я и тоже вышла из комнаты.
– Ну, это мы еще увидим! Еще не так запоешь! – услышала я у себя за спиной. Будь это молодой человек, я бы непременно уже развернулась и переспорила его, однако, со старшими максимально стараюсь не спорить. Все равно это бесполезно, они всегда остаются при своем мнении, даже если ты уже умудрился доказать свою правоту и они согласно тебе кивнули. Внутри они все равно с тобой не согласны и будут тихо ждать твоей ошибки, чтобы сказать коронную фразу: «Ну, я же говорил!»