Армадэль. Том 2
Шрифт:
Без малейшего упрёка отец положил свой грязный старый бумажник и свой кошелёк на стол перед сыном. Бэшуд-младший заглянул в кошелёк, пренебрежительно поднял брови, убедившись, что в нём находился только один соверен и мелкое серебро, и снова положил его на стол. В бумажнике оказалось четыре пятифунтовых казначейских билета. Бэшуд-младший взял себе три билета и передал бумажник обратно отцу с поклоном, выражавшим насмешливую признательность и уважение.
— Тысячу раз благодарю вас, — сказал он. — Часть этих денег пойдёт людям в нашей конторе, а остальная — мне. Один из глупейших поступков, любезный сэр, совершенных в моей жизни, был, когда я написал вам, в то время когда вы в первый раз советовались со мною, что вы можете получить мои услуги даром. Как видите, спешу поправить ошибку. Час или два в свободное время я был готов вам посвятить. Но это дело отняло несколько дней и вышло из ряда обычных дел.
— Да-да, Джемми, я не жалуюсь, мой друг, я не жалуюсь. Оставим деньги. Скажи мне, как ты узнал, кто она?
— Кроме того, — продолжал Бэшуд-младший, упрямо не обращая внимания на слова отца, — вы получили помощь опытного сыщика — я сделал это дёшево. Это стоило бы вдвое дороже, если бы другой человек взялся за дело. Другой человек подстерегал бы и мистера Армадэля, так же как и мисс Гуильт. Я избавил вас от этой издержки. Вы уверены, что мистер Армадэль хочет на ней жениться. Очень хорошо. В таком случае, в то время как мы наблюдаем за ней, мы наблюдаем и за ним. Узнайте, где женщина, и вы узнаете, что мужчина не может быть далеко.
— Совершенно справедливо, Джемми. Но как же это мисс Гуильт наделала тебе столько хлопот?
— Она чертовски хитрая женщина, — сказал Бэшуд-младший. — Вот как это было: она ускользнула от нас в магазине модистки. Мы договорились с модисткой, рассчитывая, что, может быть, она вернётся примерить платье, которое заказала. Самые хитрые женщины девять раз из десяти теряют свой ум, когда дело идёт о новом платье. И даже мисс Гуильт имела опрометчивость вернуться. Это всё, что было нам нужно. Женщина из нашей конторы помогала ей примерить новое платье и поставила её так, чтобы мисс Гуильт мог видеть один из наших людей, стоявший за дверью. Он немедленно догадался, кто она, основываясь на том, что ему было рассказано о ней, потому что мисс Гуильт женщина знаменитая в своём роде. Разумеется, мы этим не ограничились. Мы отыскали её новый адрес и пригласили человека из Скотланд-Ярда, который знал её, и мог подтвердить, что мнение нашего человека было справедливо. Человек из Скотланд-Ярда отправился к модистке и отнёс от неё мисс Гуильт готовое платье. Он увидел её в коридоре и тотчас узнал. Вам повезло, должен сказать. Мисс Гуильт — лицо публичное. Если бы мы имели дело с женщиной менее знаменитой, она могла бы стоить нам нескольких недель розысков, и вам пришлось бы заплатить сотни фунтов. В деле мисс Гуильт достаточно было одного дня, а на другой день вся история её жизни, написанная чернилами на бумаге, была в моих руках. Вот она теперь лежит в моей чёрной сумке, старичок.
Бэшуд-отец бросился было к сумке с протянутой рукой. Бэшуд-сын вынул из жилета ключик, подмигнул, покачал головой и опять положил в карман. — Я ещё не кончил завтракать, — сказал он. — Не спешите, любезный сэр, потише.
— Я не могу ждать! — закричал старик, напрасно стараясь сохранить самообладание. — Теперь половина десятого! Сегодня две недели, как она уехала в Лондон с мистером Армадэлем, она могла обвенчаться с ним через две недели! Она может обвенчаться с ним сегодня! Я не могу ждать! Я не могу ждать!
— Нельзя знать, что вы можете сделать, пока вы не попытаетесь, — возразил Бэшуд-младший. — Попытайтесь, и вы узнаете, что следует ждать. Что стало с вашим любопытством? — продолжал он, искусно разжигая огонь нетерпения отца. — Почему вы не спрашиваете меня, зачем я называю мисс Гуильт лицом публичным? Почему вы не желаете знать, каким образом получил я историю её жизни, написанную чернилами на бумаге? Если вы сядете, я вам расскажу, если вы не сядете, я ограничусь завтраком.
Бэшуд тяжело вздохнул и вернулся к своему креслу.
— Я хотел бы, чтобы ты так не шутил, Джемми, — сказал он. — Я хотел бы, мой милый, чтобы ты так не шутил.
— Шутил? — повторил сын. — В глазах некоторых людей эта шутка выглядит довольно серьёзно, могу вам сказать. Мисс Гуильт была под уголовным судом, и бумаги в этой чёрной сумке — её следственное дело. Вы называете это шуткой?
Отец вскочил и посмотрел через стол на своего сына с таким восторгом, который трудно было ожидать.
— Она была под уголовным судом! — вскричал он с глубоким вздохом удовлетворения. — Она была под уголовным судом!
Он тихо и как-то странно засмеялся и с восхищением щёлкнул пальцами.
— Ха-ха-ха! Это испугает мистера Армадэля.
Сына, несмотря на то что он был порядочный бездельник, испугал взрыв чувств, который последовал у отца после этих слов.
— Не волнуйтесь, — сказал он угрюмо, сменив насмешливое обращение, с которым он объяснялся до сих пор. Бэшуд опять сел и вытер лоб носовым платком.
— Нет, — сказал он, благодарно улыбаясь своему сыну. — Нет, нет, я не буду волноваться, как ты просишь, я могу теперь ждать, Джемми, я могу теперь ждать.
Он ждал теперь с большим терпением. Время от времени Бэшуд-отец кивал головой, улыбался и шептал про себя: «Это испугает мистера Армадэля!»
Но ни словом, ни взглядом, ни движением не делал он попытки, чтобы поторопить сына. Бэшуд-младший закончил свой завтрак не спеша, куражась над отцом, закурил сигарету, посмотрел на него и, увидя отца все так же непоколебимо терпеливым, открыл наконец чёрную сумку и разложил бумаги на столе.
— Как вы хотите, чтобы я рассказывал, — спросил он, — длинно или коротко? У меня здесь вся её жизнь. Адвокату, защищавшему её во время этого процесса, было необходимо сильно возбуждать сочувствие присяжных. Он очертя голову кинулся описывать несчастья её прошлой жизни и растрогал всех в суде самым искусным образом. Последовать мне его примеру? Желаете вы знать все о ней подробно с того времени, когда она носила коротенькие платьица и панталончики с оборкой, или предпочитаете тотчас перейти к её первому появлению на скамье подсудимых?
— Я хочу знать все о ней подробно, — с жаром отвечал отец. — Самое худшее и самое лучшее, особенно худшее. Не щади моих чувств, Джемми, что бы там ни было, не щади моих чувств! Не могу ли я сам взглянуть на бумаги?
— Нет, не можете: это будет для вас всё равно что тарабарская грамота. Благодарите судьбу за то, что у вас есть такой умный сын, который умеет выбрать главное из этих бумаг, придать им надлежащий вид. В Англии не найдётся и десяти человек, которые могли бы рассказать вам историю этой женщины так, как могу рассказать я. Это талант, старичок, и талант такого рода, который даётся не многим. И вот он где. — Он ударил себя по лбу и взялся за первую страницу рукописи, лежавшей перед ним, с нескрываемым торжеством от мысли показать своё искусство, что стало первым выражением чувств, проявленных им. — История мисс Гуильт начинается, — сказал Бзшуд-младший, — на рынке в Торп-Эмброзе. Однажды, этак с четверть столетия назад, странствующий шарлатан, торговавший духами и лекарствами, приехал в город в своей повозке и показал как живой пример превосходства своих духов, помады и тому подобного хорошенькую девочку с прекрасным цветом лица и чудными волосами. Его звали Ольдершо, у него была жена, помогавшая ему в парфюмерной части его торговли, а после его смерти она повела всю торговлю одна. Последние годы ей везло. Она та самая хитрая старуха, которая не так давно нанимала меня сыщиком. Что касается хорошенькой девочки, вы знаете хорошо, как и я, кто она. Когда шарлатан рекламировал товар народу и показывал на волосы девочки, молодая девица, проезжавшая по рынку, остановила свой экипаж, чтобы послушать, что он там такое говорит, увидела девочку, которая сразу же приглянулась ей. Эта молодая девица была дочь мистера Блэнчарда Торп-Эмброзского. Она поехала домой и рассказала своему отцу о судьбе невинной жертвы шарлатана. В тот же вечер за Ольдершо послали из большого дома и, когда те явились, стали их расспрашивать. Они назвались её дядею и тёткою — разумеется, ложь! — и охотно согласились позволить ей ходить в деревенскую школу, пока они останутся в Торп-Эмброзе, когда такое предложение им было сделано. План был приведён в исполнение на следующий же день, а ещё через день Ольдершо исчезли и оставили девочку на руках сквайра! Очевидно, она не оправдала их ожидания в качестве рекламы, и вот каким образом они позаботились обеспечить её на всю жизнь. Это первый акт комедии для вас! Довольно ясно до сих пор, не так ли?
— Довольно ясно, Джемми, для людей умных, но я стар и туп. Я не понимаю одного: чья же это была дочь?
— Весьма умный вопрос! С сожалением должен сообщить вам, что на него никто не может ответить, включая и мисс Гуильт. Бумаги, с которыми я работаю, основаны, разумеется, на её собственных показаниях, полученных её адвокатом. Она могла только припомнить, когда её спросили, что её била и морила голодом где-то в деревне женщина, бравшая на воспитание детей. У этой женщины была бумага, в которой было сказано, что девочку звали Лидией Гуильт, и она получала годовую плату (от нотариуса) до восьмилетнего возраста девочки. После достижения этого возраста плата прекратилась. Нотариус не мог дать никаких объяснений. Никто не приезжал навещать девочку, никто ей не писал. Ольдершо увидели её и подумали, что она может служить им вместо рекламы. Женщина отдала её за безделицу Ольдершо, а Ольдершо оставили её навсегда Блэнчардам. Вот история её происхождения, родства и воспитания. Она может быть дочерью герцога и лавочника. Обстоятельства могут быть романтические в высшей степени или самые пошлые. Представьте себе, что захотите, — никто не опровергнет вас. Когда вы закончите предаваться вашей фантазии, скажите, я переверну листок и буду продолжать.